и приду.
— Так это твой папа? — благоговейно выдает Тёма. — Классный.
— Я же тебе говорила, — гордо задирает подбородок малышка.
— Так-так, на выход! — поднимаюсь с лавки, скоренько выпроваживая детей из беседки, пока никто ничего не ляпнул лишнего и поворачиваюсь к Косте, чувствуя, что у меня ноги от страха подкашиваются.
Спокойно, Надя. Пока никто не скажет ему, что Тёма мой сын, у него даже подозрений не возникнет. В конце концов он же не ходячий ДНК-тест. Значит все в порядке. Должно быть. Пожалуйста. Я просто не переживу столь кардинальных перемен в жизни. Будто мне сейчас мало встряски.
— Ну и чего пришел? — не в силах скрыть нервозность спрашиваю я у Кости, когда дети наконец кучкой удаляются к песочнице.
— За дочкой же, — пожимает плечами, а ленивый взгляд скользит по моему телу, будто сканирует.
— Не обязательно было прямо сюда тащиться, — говорю я недовольно, как бы невзначай осматривая свою одежду, пытаясь понять чего он так пялится. — Мало мне было твоих верзил весь день терпеть? Думаю, они бы справились доставить ребенка к тебе в целости и сохранности.
— Согласен. Ладно, раскусила, — ухмыляется гад. — Хотел тебя еще разок увидеть.
— Это еще зачем?
— Соскучился.
Таращу на него глаза. И дышу предательски часто:
— Ерунду не городи, — фыркаю я. — Забирай Аленку и уезжай. А если продолжишь нарушать деловую субординацию, то я буду вынуждена расторгнуть наш уговор.
— Разве ж я нарушаю? — он поднимает ладони, будто сдается. — Не прикасаюсь. Только говорю то, что думаю. Всего-то.
— Впредь рекомендую вам, Константин Георгиевич говорить не все подряд, что в голову пришло. А исключительно по делу, — строго грожу ему пальцем.
— Так это и есть мое дело: я соскучился, малыш.
— Иди к черту! — рычу я, и хочу было уйти из беседки, но он ловит меня за локоть останавливая.
— Ладно-ладно, Надь. Я больше не буду. Прости, — примирительно говорит он. — Я просто засмотрелся и кажись слегка голову потерял. Знаешь, тебе оказывается так идут дети.
— В каком смысле? — любые разговоры о детях с ним меня напрягают.
— Я сейчас глянул на вас и понял, почему Аленка так быстро в тебя влюбилась.
Смущаюсь. Хочу было отнять у него свою руку. Но большущая лапища не отпускает.
Сползает вниз по моему предплечью и ловит запястье:
— Такая заботливая, — шершавый палец поглаживает мою чувствительную кожу. — Добрая. Любящая. А еще мне постоянно кажется будто все дети чем-то на тебя похожи. Может потому что в тебе я тоже эту детскость вижу. Ты ведь моя малышка.
— Не смей это повторять! — рычу зло и все же выдергиваю руку из его ладони.
Хочу было продолжить возмущаться, как вдруг за спиной раздается звонкое:
— Мама!
— Мамочка пришла! — кричит один из мальчиков из моей группы, а у меня едва сердце не останавливается, потому что мне от испуга показался его голосок похожим с Тёминым.
В панике оборачиваюсь и отыскиваю взглядом сына: сидит вместе со всеми остальными детьми над муравейником, изучает. Аленка над ним стоит. И Вера Петровна с ними.
Фух. Ну есть шанс, что не вспомнят про меня в ближайшие пять минут. Значит нужно поскорее выпроваживать этого непрошеного папашу.
— Наденька, здравствуйте, — обращается ко мне очередная мамочка, входя в беседку и с неподдельным интересом смотрит, как Костя сжимает мое запястье.
Одергиваю руку:
— Здравствуйте, — вежливо киваю, чувствуя, как у меня сердце в горле тарабанит.
Еще мне слухов грязных не хватало из-за этого гада:
— Думаю на этом разговор окончен, Константин Георгиевич, — строго отбриваю я бывшего, в надежде, что он уже наконец-то уйдет. Хотя и знаю, что этот упрямый гад фигушки когда послушает с первого раза.
— Ладно, — удивляет меня неожиданным согласием Костя. — На сегодня действительно достаточно.
Почтительно отходит от меня и с легкой улыбкой на губах произносит:
— Продолжим завтра, Наденька, — он будто назло ласково повторяет мое имя за любопытной мамашей. Затем выглядывает в сторону детской площадки, выискивая взглядом дочку: — Ален, солнышко, пойдем домой.
Она мчится к нему сломя голову, врезается в коленки и лопочет что-то о бескрайней любви к отцу, а тот подхватывает ее на руки, легким движением закидывая кроху себе на шею и почтительно кивнув мне на прощание уходит.
Надо же. Говорят ребенка не обмануть, мол они заверсту плохих людей чувствуют. Понятно, что он ее отец и просто в силу возраста она обязана быть в него влюблена. Но к матери я и толики такого энтузиазма от нее не уловила.
Может Костя не так уж и плох?
К слову да, ему оказывается тоже очень идут дети. Я и не знала.
Провожаю эту парочку взглядом, с тоской вспоминая как сильно я мечтала родить для него вот такую милую Аленку или малыша Артема.
Артем Константинович. Звучит. Но я не стала давать сыну отчество от отца. Он у меня ГенНадьевич. Потому что мой. Только мой.
Однако коготь сомнения скребет изнутри. А что если Валентина Васильевна права и моему мальчику жизненно необходим папа?
Глупость. Что ж теперь из-за этого к бывшему возвращаться? Вот еще!
Да я лучше умру, чем прощу предателя. Но и другого мужчину искать я не намерена. Хватит с меня.
Пожалуй, запишу Тёму на какую-нибудь секцию, где тренером будет мужчина. Хоть какой-то мужской пример у него и появится. Точно. Отличный план!
— Мам, — Тёма одергивает меня за карман длиной кофты, выводя из глубоких размышлений.
— Да, сынок, — на всякий случай убеждаюсь, что Кости с Аленкой уже и у ворот не видать и опускаюсь перед сыном на корточки: — Почти всех раздали, сейчас уже домой пойдем. А завтра ты сам в саду будешь. Как большой, да?
— Мгм, — Артем тоже косится в сторону ворот, будто выглядывая все ту же парочку. Только я смотрю, боясь, что они вернутся. А он словно с надеждой: — А ты к Аленке пойдешь, да?
— Да, медвежонок. Я пойду к Аленке. Но если ты против, то я что-нибудь придумаю, чтобы отказаться.
— Я вовсе не против, — переводит какой-то по-детски тоскливый взгляд на меня. — Она говорит, что у меня очень классная мама. А у нее… такой папа… — кажется он даже слов подобрать не может. От восторга. От горечи.
Вот черт.
У меня на глаза слезы наворачиваются и я начинаю думать, что кажется одной лишь секцией тут не обойтись.
Артему нужен отец.
И может мне вовсе и не нужно возвращаться к бывшему. Но раз моему сыну так явно необходим папа, то видимо мне придется приструнить свою обиженную гордость
