Хейли глубоко вздохнула, поднялась и подошла к окну. Посмотрела на летние сады, вызывающе яркие в сумеречной дымке. Представила за ними каретный сарай с освещенным крыльцом.
—Моя мама нас бросила. Мы с папой не смогли ее удержать. Она нас не любила. Когда папа умер, я даже не знала, как сообщить ей. Она никогда не увидит свою внучку. Это, наверное, плохо для нее, но не для Лили. У Лили есть вы. У меня есть вы. Я уеду, если вы скажете. Я найду другой дом, другую работу. И буду держаться подальше от Харпер-хауса столько, сколько нужно. Но сначала вы должны мне кое-что сказать... Я знаю, что вы скажете правду. Вы никогда не лжете.
—Спрашивай.
Хейли обернулась и посмотрела Роз в глаза.
—Если бы вы оказались на моем месте и вам пришлось решать, покинуть ли тех, кого вы любите — особенно если вы в силах помочь, — оставить дом, который вы любите, работу, которую вы любите... если бы вам пришлось это решать только потому, что что-то может случиться, что у вас могут возникнуть неприятности, трудности... Что бы вы сделали, Роз?
Розалинд тоже поднялась.
—Полагаю, ты остаешься.
—Полагаю, да.
—Дэвид испек пирог с персиками.
—Ура!
Роз протянула руку:
—Пошли. Возьмем грех на душу, съедим по огромному куску, и я расскажу тебе о цветочном магазине, который хочу открыть в будущем году.
Харпер покопался в холодильнике среди остатков и обнаружил жареного цыпленка. Слава Дэвиду! Перекусывая, он думал о Хейли.
Она изменила расстановку сил на игровом поле, а он никак не мог решить, что делать с пойманным мячом. Последние полтора года он старательно подавлял свои чувства и предполагал, основываясь на поведении Хейли — черт побери, его внутренний радар за все это время не уловил ни малейшего иного сигнала, — что она считает его просто другом. Даже, помоги ему небо, почти братом.
Он старательно играл свою роль и продолжал бы делать это дальше, как вдруг Хейли впорхнула и... что это было? Флирт? Соблазнение? Она поцеловала его так, что у него чуть мозги не взорвались... Под детскую песенку. Как она называется? «Бинго»! Теперь эта смешная песенка всегда будет возбуждать его.
Что же делать? Пригласить Хейли на свидание? Он мастер приглашать женщин на свидания. В этом нет ничего особенного, это нормально. Однако о какой нормальности речь после того, как он убедил себя, что Хейли не интересуется им как мужчиной, а значит, и он не должен думать о ней как о женщине?
К тому же они вместе работают, она живет в главном доме бок о бок с его матерью. И нельзя забывать о Лили. Его сердце кровоточило, когда Хейли уносила рвущуюся к нему с плачем малышку. Что будет, если он и Хейли сойдутся, а потом все разладится? Как это отразится на Лили?
Пожалуй, для начала нужно убедиться, что девочка не пострадает, вот и все. Нужно проявить осторожность, не торопиться.
Следовательно, необходимо в зародыше задавить забрезжившую на задворках сознания мысль о том, чтобы ночью пробраться в комнату Хейли, и будь что будет.
Харпер навел порядок на кухне — это давно вошло у него в привычку — и поднялся на второй этаж, где размещались его спальня, ванная комната и крохотная комнатка, которой он пользовался как кабинетом. С час он занимался документами, усилием воли возвращаясь к работе каждый раз, как мысли переключались на Хейли, затем нашел спортивный канал, выбрал книжку и, читая, изредка поглядывал на экран — обычные его развлечения в последнее время. Часов в восемь, когда «Бостон» отставал на два очка, а раннер[9] «Янки» добрался до второй базы, Харпер задремал.
Ему снилось, что он и Хейли занимаются любовью в Фенуэй-парке[10], голыми катаются по зеленой граве, а вокруг кипит игра. Даже когда длинные ноги Хейли обвивали его, когда, глядя в ее фантастические глаза, он погружался в нее, он откуда-то знал, что отбивающий пропустил два мяча и отбил три.
Дремоту прорезал победный удар биты по мячу. Харпер успел подумать, что он пришелся явно за пределы поля, резко сел и затряс головой, чтобы прогнать остатки сна.
Боже милостивый! Он потер ладонями лицо. Сверхъестественно переплелись два его любимых занятия. Спорт и секс. Посмеиваясь над собой, он хотел было отбросить книгу, но внизу снова грохнуло, будто выстрелили из револьвера. Сна как не бывало.
Харпер вскочил на ноги, схватил знаменитую бейсбольную биту фирмы «Луисвилл Слаггер», подаренную ему на двенадцатый день рождения, и вылетел из комнаты.
Первое, что пришло в голову: Брайс Кларк, бывший муж матери, вышел из тюрьмы и вернулся отомстить. «Ну, мерзавец пожалеет об этом», — мрачно подумал Харпер, крепче сжимая биту и бегом спускаясь по лестнице под несмолкающий грохот. Кровь кипела и мешала задуматься о последствиях.
Он хлопнул ладонью по кухонному выключателю, успел увидеть летящую в лоб тарелку и инстинктивно пригнулся. Тарелка ударилась о дверной косяк и разлетелась дождем осколков.
И тут же все стихло.
Кухня, которую он тщательно прибрал пару часов назад, представляла собой ужасное зрелище. Она как будто подверглась нападению банды вандалов. Пол был усеян осколками посуды, разбитыми бутылками, из которых еще лилось пиво. Распахнутый холодильник зиял пустотой. Все его содержимое также валялось на полу. Шкафчики и стены были измазаны омерзительной смесью, похоже, кетчупа и горчицы.
Ни единой живой души, кроме него самого. Ни движения, ни звука. Только облачко пара его собственного дыхания, растворяющееся в холодном воздухе.
—Стерва. Ах ты, стерва!
Харпер провел пятерней по волосам. Не Кларк. Амелия.
На противоположной стене кетчупом — во всяком случае, он понадеялся, что кетчупом, а не кровью, как казалось, — было выведено послание:
Я не успокоюсь.
Харпер обвел взглядом разгромленную кухню и заорал:
—Я тоже!
Митчелл поправил очки и пристальнее вгляделся в фотографии, разложенные в некоем подобии порядка. Харпер отнесся к своей миссии со всей ответственностью — снял разгром во всевозможных ракурсах, с общими и крупными планами.
У парня твердая рука и холодная голова.
Однако...
—Ты должен был позвонить нам, как только это произошло.
—В час ночи? Какой смысл? Вот так все выглядело.
—Похоже, ты ее здорово разозлил. Чем? Есть идеи?
—Нет.
Над плечом Митча склонился Дэвид.
—Харп, ты убрал все это?
—Убрал.
От гнева у него свело шею и плечи.
—Стерва не оставила ни одной целой тарелки или чашки.
—Невелика потеря. Они были безобразными. А это что? — Дэвид схватил одну из фотографий. — «Твинки»![11] Тебе что, двенадцать лет? — Дэвид, олицетворение жалости, покачал головой. — Я тревожусь за тебя.
