На мгновение он даже не понял, кто из них больше изумился этим словам – он сам или Энни.
Энни снова улыбнулась и покачала головой:
– Надо же, до чего мы дошли. Всего пару дней назад вы угрожали вышвырнуть меня отсюда.
– Ну и что, мое мнение изменилось.
Энни прислонилась спиной к стойке, и груди ее слегка дрогнули. Рик с такой силой сжал алюминиевую банку, что та хрустнула.
– Оставим в покое первобытную похоть, – сухо проговорила Энни. – За те два дня, что я у вас прожила, я успела понять, что вы не способны на скоропалительную интрижку. Вы человек основательный, и это наверняка распространяется и на ваши отношения с женщинами.
Рик с трудом оторвал взгляд от ее груди.
– А вам, как я уже упоминал, нравятся мужчины совершенно другого типа.
Оттолкнувшись от стойки, Энни подошла к нему совсем близко: руку протяни – коснешься.
– Пойдемте со мной. Я хочу вам кое-что показать.
Подняв брови, Рик снова окинул взглядом ее топик с многочисленными пуговками, мягкая ткань которого прилипла к телу. Вряд ли это то приглашение, о котором он мечтает, хотя как знать.
– Что «кое-что»?
– Оставьте ваши гнусные намеки, Магнуссон. Ну же, пойдемте. – И Энни поманила его пальцем.
Рик не двинулся с места. Ведь, если он это сделает, придется убрать руку с банкой от паха и Энни тотчас же заметит, как он возбужден.
– Пойдемте. Обещаю, я не буду кусаться.
А, была не была! Она уже большая девочка! И Рик спрыгнул с перил. Интересно, что сейчас будет? К его удивлению, взгляд Энни не остановился на его груди, а скользнул ниже, к тому месту, которое он так старательно прикрывал банкой, после чего поднялся вверх, к его лицу. Рик выпрямился, радуясь тому, что в темноте не видно, как сильно он покраснел.
– Ну что, нравится вам то, что вы видите?
– Я твердо придерживаюсь того убеждения, что женщины, равно как и мужчины, имеют право смотреть туда, куда им хочется. Да, мне нравится то, что я вижу. – Она улыбнулась. – Я ведь всегда могу смотреть, даже если не могу потрогать.
И, резко повернувшись, зашлепала босыми ногами к двери. Возле нее она остановилась и, обернувшись, взглянула на Рика. Он едва не расхохотался. О Господи! Почему бы ей еще не помахать перед ним красной тряпкой?
– Так вы идете или нет? – спокойно спросила Энни. Вздохнув, Рик последовал за ней, держась на приличном расстоянии. Света из ее комнаты было достаточно, чтобы видеть, как Энни поднимается по лестнице, покачивая бедрами. И Рик был уверен, что покачивает она ими сильнее обычного. А может, ему это только кажется? Но так или иначе, не заснуть ему сегодня, это уж наверняка.
Очутившись в комнате Энни, Рик с любопытством огляделся. Энни направилась к столу, заваленному папками и бумагами. На нем стоял ее компьютер, лежали пара объективов и потрепанный фотоаппарат, с которым, как казалось Рику, Энни никогда не расстается.
Она протянула ему лист бумаги с портретом. Рик молча взял его. Сначала он ничего не понял, пока не заметил, что изображенный на портрете юноша в старомодной одежде.
– Это ваш солдат? – спросил он. Энни кивнула:
– Это копия с миниатюры, единственная, которая осталась. Здесь Льюису двадцать лет.
Тон, которым Энни произнесла эти слова, Рику не понравился: таким тоном обычно говорят о близком человеке. А может, она этого и добивалась?
– Вы это мне хотели показать?
– Частично. Вы когда-нибудь задавали себе вопрос, как я узнала о Льюисе Хадсоне?
– Нет, но, бьюсь об заклад, вы собираетесь мне рассказать.
Улыбнувшись, Энни села на кровать и закинула ногу на ногу.
– Когда мне было девятнадцать лет, я решила проследить свою родословную. Я обнаружила, что являюсь родственницей некой миссис Дэвид Перро, жившей в огромном старом доме в Толидо.
Рик вытащил стул и уселся на него лицом к спинке, облокотившись о нее руками и стараясь не смотреть на белоснежные бедра Энни, видневшиеся из-под коротеньких шорт.
– Мне повезло. Правда, сама дама, к сожалению, умерла, но я приехала как раз к распродаже ее имущества. Старая миссис Перро оказалась из тех людей, которые не любят ничего выбрасывать, и за двадцать пять долларов я купила чудесный сундук со старыми бумагами и письмами.
– А при чем тут эта старуха? Улыбка Энни стала шире.
– Она была праправнучкой Шарлотты Хадсон, младшей сестры Льюиса, которой было всего десять лет, когда он исчез. Шарлотта дожила до преклонного возраста, до девяноста семи лет, и умерла в своей постели в 1919 году.
– Так, значит, вы родственница Хадсона? – спросил Рик. Энни кивнула, и Рик нахмурился. Почему же она не упомянула об этом раньше? – И Шарлотта сохранила все вещи брата?
– Это сделала ее мать. – Энни поднялась с кровати и протянула Рику еще один листок бумаги – неясный рисунок женщины в черном. – Августина Хадсон в течение тридцати лет пыталась восстановить доброе имя своего сына. Когда она умерла, все письма и бумаги Льюиса перешли к Шарлотте. Насколько я могу судить, Шарлотта поставила этот сундук на чердак и забыла о нем.
– Так вот как все это началось.
Рик никак не мог понять, чего добивалась Энни. Простой интерес был бы вполне объясним – женщины любят всякую романтическую чушь, но проводить расследование, даже если этот солдатик был ее родственником? Как-то в голове не укладывалось.
А Энни, не ведая о его мыслях, продолжала тараторить:
– Когда я познакомилась с письмами Льюиса, я твердо убедилась, что он никогда бы не дезертировал. – Указав на аккуратную стопку папок, Энни проговорила: – Всего было восемьдесят шесть писем, и каждое из них я снабдила аннотацией. Вон в той стопке – выписки из книг, из родословной и из армейских реестров. А вон там – письма из других коллекций, карты и многочисленные рисунки.
Рик был на сто процентов убежден, что далеко не все расследования современных преступлений проводились с такой тщательностью. Подумать только! Сколько времени и сил она посвятила парню, умершему более ста шестидесяти лет назад! А его бывшая женушка не смогла сохранить ему верность даже в течение десяти лет.
– Ну что? – спросила Энни, секунду помолчав. – Впечатляет? Теперь вы понимаете, почему я сюда приехала, почему хочу докопаться до истины и увидеть торжество справедливости? Хотя Льюиса уже давно нет в живых, я считаю, что его история имеет огромное значение.
– Для кого? Улыбка Энни погасла.
– Ну, естественно, для меня лично. – Она помолчала и, слегка нахмурив брови, продолжила: – И для всех, кто верит, что справедливость и правда должны торжествовать всегда, независимо от времени. Для всех тех, кто чувствовал себя беспомощным или потерянным, кто любил или мечтал о том, чтобы снова очутиться дома. Думаю, история Льюиса заинтересует многих людей.
