Телефон зазвонил всего один раз, в пять часов, и Нина немедленно схватила трубку, выдавая нетерпение, которое пыталась скрыть от самой себя. Но это была Дженис Фрост.
— Нина? Мы с Эндрю хотим пригласить тебя в воскресенье на ужин. Ничего особенного. Просто заедут после гольфа Клегги и Роузы. И, может быть, заглянет Гордон Рэнсом. Вики выписывают только в понедельник. Уикхемов не будет, они заняты.
— Звучит заманчиво, — быстро ответила Нина.
Но тут она представила себя лицом к лицу с Гордоном под пристальными взглядами улыбающихся парочек и быстро соврала:
— …но… я уезжаю в Лондон на уик-энд. И не знаю, успею ли вернуться до ужина в воскресенье.
— Не беспокойся, — утешила ее Дженис. — Самый обычный ужин на кухне. Если успеешь вернуться и если будет желание, приходи к восьми. Ну, пока.
Наконец, к семи часам, Нина поняла, что больше не в состоянии сидеть вот так в пустом доме и прислушиваться. У нее конечно же не было никаких планов на уик-энд. Но сейчас она быстро спустилась в спальню, швырнула в сумку пару платьев и позвонила Патрику. Лучше уехать из Графтона, чтобы ее не смогли найти. Да, так будет правильно. Выйдя на улицу и обнаружив, что идет дождь со снегом, Нина впервые со дня своего приезда в Графтон пожалела о том, что у нее нет машины.
Обшитые дубовыми панелями комнаты в доме Патрика как всегда действовали на Нину ободряюще. Патрик зажег свечи в черных чугунных подсвечниках, и теперь в воздухе стоял запах воска и пылающих в камине дров.
— Что случилось? — спросил Патрик.
Нина потягивала вино, глядя на крошечные пузырьки, причудливо преломляемые венецианским стеклом бокала ручной работы. Мельчайшие детали материального мира стали ощущаться вдруг необычайно отчетливо: каждый стежок на вышитой скатерти, на которой лежали ее локти, тончайший слой сажи на дубовом столике у камина, каждая петля на чулках, легкое поскрипывание нейлона, когда Нина скрещивала лодыжки.
— Случилось? — переспросила она.
— Да. Это мужчина?
Патрик глядел на Нину с участием. Ну конечно, он что-то заметил сразу же, как только Нина вошла в дверь.
— Ишь ты, умник, — засмеялась Нина.
— Не нужно быть большим умником. Все написано у тебя на лице.
Патрик встал и подкинул полено в огонь. Полусгоревшие дрова превратились в седые угли, тлевшие багровым пламенем. Глядя на Патрика, на его спокойные движения, когда он протирал плиты камина, на озабоченно-хозяйственное, почти как у старой девы выражение лица, Нина подумала, как сильно она его любит, и любит эту комнату, где каждая вещь появляется только потому, что кажется Патрику красивой, и все дышит заботой и вниманием. Эти мысли как бы вернули ее обратно, в мир Ричарда, так сильно отличавшийся от Графтона, от его домов, наполненных детьми, разномастными предметами мебели, обитыми цветным ситцем. Чувство превосходства как бы отдалило Нину от Гордона, о котором она не переставала думать в течение всей поездки. Сейчас ее обрадовало сознание того, что между ними существует огромная дистанция.
— Ничего особенного, — ответила она наконец на вопрос Патрика. — Так, всего одна ночь. Он женат, и детей у него этак с дюжину. Но это было приятно, именно на одну ночь.
На лице Патрика она не увидела одобрения. Патрик был старым холостяком, человеком по характеру осторожным и не очень-то доверчивым. Он пережил вместе с Ниной тяжелые месяцы после смерти Ричарда и сейчас был рад видеть ее спокойной и оживленной, но обстоятельства, которые вызвали ее настроение, были вовсе не те, чтобы Нину можно было поздравить.
— Будь осторожна, — сказал Патрик, понимая, что совет звучит довольно банально.
Нина кивнула. Да, она понимает. Ей нужно быть осторожной во всех смыслах — эмоционально, морально и физически.
— Я была осторожна. И буду впредь, — пообещала она.
Боже, как чудесно было сидеть вот так рядом с Патриком, попивать вино и любоваться на огонь. Как прекрасно было, пусть и ненадолго, вновь почувствовать, что тебя любят. Стыд, который она испытывала в Графтоне, куда-то улетучился, и сейчас Нина была в превосходном настроении, наслаждаясь маленькими обыденными радостями этого мира. В голове роились мысли, напоминая снежные хлопья во время снегопада. Нина вспомнила о своих рисунках для азбуки и подумала, что надо будет непременно нарисовать радугу на стенке бокала и под ней — отражение средневековой комнаты.
— Нина? — отвлек ее мысли Патрик. — Что будем делать дальше? Если хочешь, можно пойти куда-нибудь на вечерний сеанс.
— Я не хочу выходить, но если ты хочешь…
Патрик внимательно смотрел на Нину. О, ему была хорошо знакома эта смесь возбуждения и мечтательности, хотя сам он давно уже не испытывал ничего подобного. Он слегка завидовал Нине и одновременно ему было ее жаль.
— Ты голодна? Приготовить что-нибудь?
Нина встала, подошла к Патрику и обняла его. На плече его свитера была маленькая дырочка, аккуратно выбритые щеки слегка блестели. Когда Нина прижалась к нему, он стоял неподвижно. Она уже не ощущала в нем постоянного напоминания о своем горе. Нина нежно, по-матерински, потрепала его по плечу.
— Пойдем приготовим что-нибудь вместе, — сказала она. — Сто лет ничего не готовила, кроме как из полуфабрикатов.
Только сейчас Нина поняла, что действительно голодна.
Нина прошла за Патриком в его аскетически обставленную кухню. Открыв дверцу холодильника, она окинула взглядом аккуратные упаковки продуктов, рассчитанные явно на одного человека. Ну конечно, он ее не ждал.
Оба они были одиноки. Вот и у нее в холодильнике точно так же притаились разные типы и разновидности одиночества в виде упаковок мяса и овощей. Нине вспомнились графтонские семейные пары, и большие теплые кухни с огромными дубовыми столами, их непосредственность и гостеприимство, постоянные улыбки на их лицах.
Первое мнение Нины о них, конечно же, было упрощенным. В ней говорила зависть, обостренное сознание собственного одиночества. Прошлой ночью, наедине с Гордоном Рэнсомом, она ясно поняла, что в жизни Графтона есть свои подводные течения. Сейчас Нина испытывала благодарность судьбе за счастье, выпавшее на ее долю — быть женой Ричарда.
Она шире распахнула дверцу холодильника.
— Итак, что же мы приготовим? — спросила Нина Патрика.
В семь тридцать, придя домой после целого дня деловых встреч, поездки на стройплощадку и визита в больницу, Гордон Рэнсом набрал наконец номер Нины. Никто не отвечал, даже автоответчик не был подключен. Гордон долго держал трубку, прислушиваясь к гудкам.
Он пытался дозвониться Нине все выходные, вновь и вновь набирая номер, так что в конце концов каждая цифра ясно отпечаталась в его мозгу, и он мог повторять телефон Нины как молитву. Но никто так и не ответил.
