Ее лицо сразу изменилось, уголки глаз поднялись, подчеркивая высокие скулы, и стали видны белые, здоровые зубы. Блю поймал себя на том, что хочет поцеловать ее. Он посмотрел на ее горло, на руки, гладившие кошку, на стройные бедра, потом снова на этот широкий, милый рот и прищурился.
Она заметила и наклонила голову так, что волосы упали и закрыли чистую линию ее щеки. Ее улыбка погасла.
Блю выставил локоть в окно, взглянул на школу.
— Могу себе представить, что она зазнавалась. Ее отец был самым богатым негром на тридцать миль в округе, а потом у нее еще и объявился голос. — Он подумал о снимках. — Не говоря уже о том, что она была красавицей.
Элли тихо рассмеялась.
— Да. Точно.
Блю включил первую передачу.
— Ну что, все посмотрела или хочешь, чтобы я тебя еще повозил по округе?
— Мы можем возвращаться. Спасибо.
— Рад угодить, мэм.
ЛЮБОВНИКИ
Она лежала рядом с ним на смятой постели, лениво раскинувшись в солнечных лунах, которые падали сквозь окно, окрашивая их нагие тела в золотой цвет. Он лежал на животе, со скомканной простыней под бедрами, неудобно, но он был слишком пресыщен, чтобы двигаться, и поверх согнутого локтя смотрел на нее. Свет играл на кончиках его ресниц, делая их белыми. Ее кожа блестела от капелек пота вдоль верхней губы и по щекам, шее, по гладкой выпуклости груди и в темной ямке пупка. Его рука покоилась рядом с ее талией, он провел пальцем по крутой округлости ее таза, любуясь его силой, и подумал, что однажды там может зародиться ребенок, если они решат зачать. Он попытался представить себе, как ее живот, почти впалый сейчас, будет выглядеть раздувшимся от его плода, и его губы расползлись в улыбке.
Она открыла глаза, увидела его улыбку и сама улыбнулась в ответ. Веки ее отяжелели, глаза были полузакрыты, ресницы отбрасывали тончайшие тени на щеки.
— Пенни, — проговорила она и погладила его по голове. Он оперся подбородком на руку и положил другую руку ей на живот. У него были большие руки, как у его отца, если верить рассказам бабушки, но вся его ладонь уместилась между выступами ее косточек.
— Я думал о детях.
Ее тело напряглось от удивления. Он почувствовал, как что-то сжалось под его ладонью, почувствовал ее страх.
— Почему?
Он посмотрел на свою руку, ощутил гладкость ее кожи под ладонью, прикосновение волосков к мизинцу и представил себе ручки и ножки, спинку, головку и все остальное, образующееся под этой кожей и состоящее наполовину из него и наполовину из нее. Но у него не было ответа.
— Я не знаю, — проговорил он и посмотрел ей в глаза, заметив в них настороженность.
— Что бы ты стал делать? — спросила она, и в легкой напряженности ее руки он ощутил беспокойство.
Он не хотел, чтобы действительность, внешний мир вторгались в их украденное, священное время, и постарался избавиться от мыслей. Поднявшись, он наклонился над ней и прижался губами к ее пупку, потом ниже, где будет расти это тельце, потом снова поцеловал ее.
— Я бы целовал его каждый день.
Она засмеялась грудным смехом, потом свернулась калачиком, избегая его щекочущих прикосновений. Он кувыркался вокруг нее, и его переполняла жгучая радость, пока они боролись, щекотали и дразнили друг друга, наслаждаясь ощущением близости — кожа к коже, бедро к бедру, рука к руке, ласка губ.
Блю высадил Элли, обустроил Пай и направился в оранжереи, чтобы окунуться в цифры, образцы и описания и таким образом подавить смутное чувство печали, которое охватило его при виде фотографий. Он больше не вернется на чердак Роузмэри.
И дело было не только в снимке его жены Энни, это горестное ощущение пришло к нему и из-за Мейбл с ее печальной историей, из-за Маркуса, Джеймса, Бобби Мейкписа и всех тех юных парней, таких веселых и полных жизни, которую у многих из них отняли, и из-за мыслей о брате и о том, как быстро летит время и как мало радости он всегда получал.
Блю не понимал, как Элли выносит это, все время окунаясь в чужое прошлое. Он перерезал бы себе вены, если бы ему пришлось заниматься такими вещами.
Услышав шум ее автомобиля на дороге, он подошел к двери, наполовину прячась в тень, чтобы увидеть, в каком она состоянии после целого дня, полного грустных историй Он наблюдал, как она вышла из машины и немедленно выпустила Эйприл побегать. На этот раз они отправились по дороге, ведущей в город, и Эйприл все время подпрыгивала, чтобы лизнуть пальцы хозяйки, а Элли постоянно останавливалась, чтобы понюхать розы. Ей нравились цветы. Она прикасалась к ним, проводила ладонью по веткам.
Он подумал о том, чтобы привести ее сюда, в оранжерею, в этот мир, который он создал из своего горя, но потом чтото заставило его смутиться от этой мысли. Было достаточно наблюдать за ней и за собакой, такими счастливыми в этот влажный вечер, занятыми такой чепухой, как прогулка по дороге мимо зарослей цветущих диких роз.
Блю опустил голову и вернулся назад, к привычному уюту описаний и видимых результатов, в мир цветов, которые цвели задолго до того, как на земле появился человек, и будут цвести еще долго после того, как он исчезнет.
Клуб книголюбов Пайн-Бенда собирался каждый четверг вечером, в течение уже шести лет, увеличив количество своих членов с пяти до почти двадцати, хотя редко бывало, чтобы они все собирались вместе. Правила были просты: каждая участница по очереди имела возможность предложить какую-то книгу, и они читали по книге в неделю. Никаких определенных направлений в литературе. Роузмэри настояла на том, что это не имеет значения, поэтому они читали все подряд: детективы, классику, любовные романы и даже фэнтэзи иногда. В группе не было больших любительниц научной фантастики, хотя они прочли пару и таких книг, и никто не любил ужастики. Роузмэри считала, что присутствие мужчин в клубе нарушило бы этот баланс, и даже обвинение в феминизме ее бы не огорчило. Только женщины. Во времена ее мамы женщины собирались за шитьем и для благотворительных обедов. Книги, по ее мнению, были поводом ничуть не хуже.
Конни прибыла в шесть тридцать, запыхавшись, как всегда.
— Роузмэри, ты должна попробовать вот это.
Она сняла бумагу с подноса с закусками и взяла из середины огромную черную маслину, протягивая ее Роузмэри пальцами с длинными ярко-красными ногтями. Роузмэри покорно взяла угощение.
— Ну, здесь просто мягкий сыр в середине. Что в этом такого необычного?
Конни взяла еще штучку и положила ее в рот.
— Я никогда раньше не думала, что можно так приготовить. Это чудесно!
