Ровно в десять часов в комнату вошла Стиви Найт; ее высокая фигура с округлыми формами двигалась с уверенной грацией, и это казалось несочетающимся с неприкрытой уязвимостью, таящейся в ее глазах. Бессознательно Энн уселась более прямо на стуле, как мог бы сесть ученик, когда в класс вошел учитель. Хотя она и гордилась своим умением точно распознавать характеры, все же Энн ничего еще не могла сказать о Стиви. Она достаточно повидала, чтобы сознавать, что железная дисциплина и позитивный настрой в Оазисе, казалось, исходил единственно от энергии и решимости Стиви. Однако Энн не доверяла тому, чего не понимала, – а она никак не могла понять, что же крылось за методами сержантской муштры, которые применяла Стиви Найт. Тем не менее эта метода создала Стиви славу человека, спасшего очень много женщин, попавших в беду.
Доброе утро всем вам, – произнесла Стиви с приятной улыбкой. – Сегодня каждый из вас попробует посидеть на горячем стуле. Вам разрешается говорить только одну минуту – или десять. Единственное правило состоит в том, что вы должны придерживаться предписанного вам правила: говорить нам правду, которую вы узнали о самой себе. Кто начнет?
Костлявая рука поднялась кверху. Она принадлежала Фрэнси Эверс, пристрастившейся к героину девочке в очках, одной из «стипендиаток» Оазиса.
– Я буду первой, – сказала она и выдвинула свой стул в центр полукруга. – Вам не понравится то, что я скажу, но я не буду все-таки это скрывать. – Она с некоторым вызовом поглядела на Стиви. – Моя правда состоит в том, что я вовсе не хочу меняться. Мне нравится находиться под кайфом, понимаете? Я люблю наркотики и вовсе не боюсь от них умереть.
Некоторые из женщин тяжело вздохнули. Признание девочки задело такую же струну и в их душе. Конечно же, им хотелось стать свободными от своих пристрастий. Но порой цель эта не казалась заслуживающей тех мучений, через которые им приходилось проходить, порой они не могли припомнить более счастливого состояния, чем тогда, когда они терялись в наркотическом или алкогольном тумане.
– Ну, и что же, Фрэнси? – сказала Стиви скептически. – И это твоя большая вспышка правды? Почему ты не рассказываешь нам о чем-то, чего мы не знаем? Да уж конечно, ты влюблена в свои наркотики. Если бы мы не зацепились так прочно за что-нибудь, то уж наверняка не оказались бы здесь. – Стиви наклонилась вперед, пронзив девочку своим яростным взглядом. – Но ведь твоя правда смешана с ложью, Фрэнси, – большой, жирной ложью. Потому что ты заявляешь, что не боишься умереть из-за своих «колес».
– Но это правда, – выпалила в ответ Фрэнси.
– Тогда, видимо, ты ни черта не понимаешь в жизни, – рявкнула Стиви, повысив голос. – Ты просто тупое существо.
– Я уже навидалась такого, чего тебе и не снилось! Стиви ничего не ответила, а лишь усмехнулась с презрением во взгляде.
Лицо Фрэнси исказилось от злости и смущения.
– Я не какая-нибудь там проклятая врушка, – настаивала она, словно все ее самоуважение коренилось в этом заявлении.
– Да уж конечно, – ровным голосом сказала Стиви. – Все наркоманы вруны… мастера обмана. И знаешь почему, Фрэнси? Потому что, если ты поглядишься в зеркало и увидишь, что с тобой в действительности происходит, у тебя останется лишь выбрать одно из двух – либо отправляться прямо к чертям в ад, либо пройти через ад, чтобы найти себе после этого прямую дорогу.
– Я уже побывала в аду, – пробормотала Фрэнси. – А теперь вот я здесь, и ничего не помогает мне получать кайф, и я все-таки не могу понять, что же хорошего в том, чтобы идти прямо. Ты можешь мне это объяснить?
Стиви потрясла головой.
– Это не моя работа, детка, а твоя. Но понять ты это сможешь только одним путем. Впрочем, есть одна вещь, в которой я могу тебе помочь. Я намерена закончить твое воспитание прогулкой в поле. Мы пойдем с тобой вдвоем, ты и я. Мы совершим прогулку по полю воспоминаний… побываем у кучки других доходяг, которые слишком любили свои «колеса», чтобы отказаться от них. Поговорим после ланча.
Фрэнси молчала, ее брови нахмурились, когда она пыталась отгадать, что приготовила для нее Стиви.
– Кто на очереди? – продолжала отрывисто Стиви. – Энн… мы пока еще ничего от вас не слышали. Садитесь на горячее место, прошу.
Энн послушно села перед остальными. Прокашлялась.
– Я много думала над этим заданием, – сказала она, и ее голос дрожал и был еле слышен. – Моя правда в том, что, кажется, ничего не меняется…
– Это не правда, – заметила Стиви. – Это пирожок с начинкой. Расскажите нам про вас, а не про огромные тайны жизни.
Энн не могла огрызнуться в ответ на уколы Стиви так, как это только что сделала девочка-подросток. Пропитанная политическими уроками, она автоматически подавила в себе чувство обиды, которое могло бы заставить ее сказать что-нибудь опасное. Залившись густой краской от неожиданности, она ответила:
– Я хочу сказать, что физически чувствую себя лучше, но постоянно помню, что те самые стрессы постоянно дожидаются меня. И в ту минуту, когда я выйду отсюда, враги Хэла, да и друзья тоже, – они все будут смотреть на меня и ждать, когда же я поскользнусь. И это… это пугает меня.
Раздался презрительный смех Фрэнси.
– Ты хочешь что-то добавить? – резко спросила Стиви.
– Да-а, – ответила девочка. – Мне уже надоело слушать всю эту чушь собачью про то, какая тяжелая жизнь у миссис Гарретсон. Да по-моему, она даже не понимает, как хорошо устроилась в жизни. Я бы с удовольствием взяла бы ее в это чертово путешествие – чтобы она поменялась местами со мной на пару дней… пожила в трех мерзких комнатушках, повозилась бы с моими братьями и сестрами, а мой старикан задавал бы нам время от времени трепку, в любое время, когда у него плохое настроение. А иногда по ночам… по ночам он приползает ко мне и… – Ее голос дрогнул, и она посмотрела на Энн почти мстительным взглядом. – Просто поживите там немножко, леди, и тогда поймете, что такое стрессы. Ну и что, если вы выйдете отсюда и люди узнают, что вы глотаете пару пилюль, когда у вас кончается внутри горючее? Подумаешь, всего и говна-то!
Энн с трудом сглотнула, прогоняя с глаз слезы. Она все еще не могла привыкнут к тому, как тут разговаривают друг с другом в группе; да и вообще, никто и никогда еще не атаковал ее так, как эта девочка, даже в самые яростные припадки гнева.
Прежде чем она успела сказать что-то в свою защиту, как Джейн Петерс, ветеран трех разных антиалкогольных центров, взяла слово:
– Допустим, ты довершила дело, Фрэнси. Послушаешь тебя, так ни у кого больше и проблем нет, только ты у нас такая разнесчастная. Ты бы лучше помолчала и послушала, может, и научишься уму-разуму.
