— Как мой кулак в твоих волосах и мой язык у тебя во рту, — резко сказал он ей, и черты его лица напряглись. — Как я трахну тебя на глазах у парня, который держал тебя за руку, просто чтобы сказать ему, что ты никогда не будешь его. Как склонить тебя над моим столом после занятий и сказать, чтобы ты обхватила губами мой член, как ты это делаешь со своим карандашом.
Ее тело, сердце, лицо горели огнем. Никто никогда не говорил с ней так. Она читала подобные слова в книгах, произносимые с энергией и страстью, но никогда не представляла, как они будут сосредоточены на ней.
Он навис над ней, его лицо было единственным, что она видела, ее грудь вздымалась от картины, которую он нарисовал. Она хотела этого. Хотела всего этого. Хотела принадлежать его мужчине, который смотрел на нее такими непостоянными, свирепыми глазами. Но он был опасен, неизвестен, загадочен.
— Это вожделение, — прошептала она, пытаясь дать этому оправдание.
— Нет, Корвина, — уголки его губ дрогнули. — Я познал вожделение. Это кое-что похуже. Это варварская потребность обладать, уничтожать, владеть. Это безумие.
Безумие.
Это было похоже на безумие, разве нет? Другой вид безумия, к которому она привыкла, но тем не менее безумие.
Корвина посмотрела на него, ее рука поднялась, чтобы коснуться его рта, как он касался ее в библиотеке. Его глаза вспыхнули, руки выпятились, застыв на месте. Его губы были мягкими, полными, когда она провела по ним пальцами, их глаза не отрывались друг от друга. Ее пульс затрепетал на шее, соски затвердели под тканью ночнушки.
Легкий ветерок ласкал ее, луна пряталась за облаками, словно давала ей уединение, секретность, мужество, в котором она нуждалась. Слегка приподнявшись, она вытянула шею и прижалась губами к пальцам над его ртом, их носы соприкоснулись, когда она наклонила голову и убрала руку, оставляя последний сантиметр пространства между ними.
— Если это безумие, — прошептала она почти у самых его губ, — Утопи меня в нем.
— Дерьмо, — ругательство слетело с его губ прямо перед тем, как он сократил дистанцию, обрушив свои губы на ее.
Покалывание распространилось от точки соприкосновения, распространяясь по всему ее телу, делая ее ноги слишком слабыми, чтобы выдержать вес. Она вцепилась в его свитер руками, сжимая в кулаки, удерживая свое тело на месте, в то время как их губы сливались воедино. Он слегка отстранился, все еще склоняясь над ней, его руки продолжали лежать на камне с обеих сторон.
— Если это безумие, — сказал он ей, повторяя ее слова, — Я уже зашел слишком далеко.
Его рот снова накрыл ее, на этот раз с весом его большой ладони на ее пояснице, удерживая оба их веса одной рукой. Он слегка приоткрыл губы, и она задрожала под восхитительным давлением, ее руки сжимали ткань его свитера, когда их языки соединялись, скользили, сливались. От него пахло дымом, кофе и чем-то насыщенным, запретным, темным. Это заставило что-то теплое и тугое затрепетать в ее животе, низкое, глубокое и жидкое.
Их дыхание стало прерывистым, когда она сильнее потянула его вниз, растягиваясь так сильно, как только могла, оказываясь как можно ближе к нему. Ее груди отяжелели, соски болели от боли, которую могло удовлетворить только прикосновение. Она хотела, чтобы эти умелые, красивые руки прикасались к ним, держали их, играли и зажигали ее. Она жаждала эти ненормальные губы, которые целовали ее, будто она была его пиршеством после безжалостного грызущего голода, целуя ее там, где никто не целовал. Она хотела, она желала до мозга костей, ох, как она хотела его, не зная его по-настоящему, не зная, кто он такой и откуда родом. Это безумие. Молекулы в ее теле узнавали молекулы в его, безумие в ее крови узнавало безумие в его, меланхолия в ее душе узнавала меланхолию в его.
Они целовались, целовались и целовались, кружась в калейдоскопе ощущений. Она целовала интригу на его губах, тайны на его губах, секреты на его языке. Она целовала глубже, погружаясь в темноту в его мыслях и загадку в его крови, пока он удерживал ее на месте, исследуя и копаясь в ее душе, вскрывая ее и исследуя все, что находилось внутри. Это был не первый поцелуй, которого она когда-либо ожидала, но теперь она не могла представить себе другого, когда это полностью запечатлелось на ней в этот момент.
Она ощутила, как из ее горла вырвался звук, звук, заставивший его остановиться и отступить, теплые мышцы его груди под ее кулаками вздымались. Они смотрели друг на друга в течение долгих мгновений, оба взяли свои сердца под контроль, прежде чем она увидела, как его глаза скользнули по ее, выражение его лица, его взгляд переместился в сторону.
Сожаление.
Он пожалел, что поцеловал ее.
Что-то теплое, другого рода тепло, разлилось по ее телу, эмоция, которую она не чувствовала достаточно, чтобы распознать. Она просто знала, что не хочет видеть сожаление на его лице. На самом деле, когда он отстранился, ей захотелось стереть из его памяти тот распутный поцелуй, которым она его поцеловала, и никогда больше его не видеть.
Сжав горло, Корвина нарочито улыбнулась, отпустила его свитер и снова села на камень, собирая карты, упавшие в складки ее ночнушки.
— Тебе не о чем беспокоиться. Это было несерьезно. Я не ожидаю, что это когда-нибудь повторится.
Он изучал ее в течение долгой минуты, линия его челюсти была твердой, когда он стиснул зубы, его рот все еще был влажным от ее губ.
— Тебе следует вернуться в башню.
Корвина заправила волосы за уши, все еще раскрасневшаяся, ее нос подергивался, и отвела их взгляды.
— Увидимся в классе, Мистер Деверелл.
Если, конечно, земля не поглотит ее целиком.
С этими словами она наклонилась, чтобы собрать все упавшие карты, ее губы все еще покалывало, но она решила не обращать на это внимания, зная, что он возвращается к пианино. Она не знала, останется ли он на ночь, но ей нужно было уйти и, возможно, никогда больше не оставаться с ним наедине, если она не хотела избежать неловкости, поцеловав мужчину в первый раз и заставив его немедленно пожалеть об этом. Как и первые поцелуи, это было... экстраординарно, до самого завершения. Ее второй будет лучше, она была уверена. Она надеялась, с кем-то, кто не пожалеет об этом.
Продолжая собирать последние карты, ее рука замерла.
Три карты лежали на земле лицевой стороной вверх, единственные три карты, лежавшие таким образом.
Дьявол, Любовники и Башня.
Те же карты, которые ее мать вытащила в кошмарном сне.
Глава 10
Корвина
Следующие несколько недель ей удавалось избегать его.
Она пыталась. Он абсолютно нет.
Она перестала ходить к руинам и начала убегать в библиотеку, свернувшись калачиком со своими классными работами, хорошей книгой или дневником, просто проводя время, спрятавшись в красивом подземелье с кофе и книгами, а Миссис Суки, библиотекарь, за компанию. И почти каждый раз он сидел в одном из кресел с вырезанными на них львиными головами, надевал очки и занимался какой-то своей работой. Она проводила время со своими друзьями, и каким-то образом он находился где-то поблизости, переходил дорогу, гулял или просто наблюдал из окна. Она любила и ненавидела его внимание в равной мере.
Джейд и Эрика, обе они, хотя и сильно отличались от нее, стали ее подругами. Джейд снова начала встречаться с Троем, так что парни начали общаться с ними все больше и больше. Корвина не возражала, особенно к Трою. Он был таким, каким она представляла себе братьев — иногда раздражающим, чрезвычайно заботливым и в основном милым. Она была более сдержанной рядом с Итаном и Джаксом, хотя они вносили приятную энергию в компанию. Она все еще была тихой, но начала доверять им достаточно, чтобы немного расслабиться рядом с ними.
Джакс особенно заинтересовался ею из того, что сказала Эрика, но ей нравилось, что он никогда не давил. Он уважал то, что она не была увлечена им и не превращал это в неловкость, и ей нравилось это в нем. И серебристоглазый дьявол все это видел. Он тот, кем она была очень, очень увлечена, и она не должна была, не после тех недель, которые прошли, не после того катастрофического выражения сожаления на его лице после их поцелуя. К счастью, она хорошо умела притворяться, что все было как обычно.
