Фыркаю во второй раз, легонько отталкиваю Рому и отхожу.
— Мира.
В ответ на слегка раздраженное обращение веду плечом. Мол, отстань.
Слышу, как Рома выдыхает. Всё же не сдерживаюсь, скашиваю взгляд и наблюдаю, как трет лоб.
— Терпеть не могу, когда вы включаете вот эти глупые обиды, а я вроде как должен сам разгадать, что не так.
Он произносит без злости и довольно тихо, но я просто не могу сдержать возмущения. Его во мне столько, что даже рот открывается.
Я снова поворачиваюсь к мужчине:
— Мы? — спрашиваю, указывая на себя же пальцем. — Это кто, стесняюсь, спросить?!
— Женщины, — на мое возмущение Рома отвечает пожатием плеч. — Ты же придумала себе повод для обиды, я не дурак — понимаю это. Но, уж прости, тратить ночь на то, чтобы её разгадать…
Я даже немею от возмущения. Борюсь с желанием сделать несколько шагов обратно к нему и влепить пощечину. Понимаю, что не имею права вести себя так, но и сдержаться не могу.
Делаю несколько глубоких медитативных вдохов, но это не помогает. Поэтому щурюсь и шиплю:
— То есть ты вносишь в договор требование не встречаться ни с кем и не дискредитировать твою чистую, как свежие простыни, репутацию. До последнего не соглашаешься, что это требование должно распространяться на двоих. А в первый же вечер после подписания нашего договора, притаскиваешь меня на мероприятие, на котором позволяешь себе… –
Я так волнуюсь, что даже голос срывается. Вижу, что Роман с каждым моим новым словом всё сильнее хмурится, но давать вставить ему слово не собираюсь.
— Ты уводишь в укромный уголок и флиртуешь с какойто девицей, твой отец говорит, что я похожа на какуюто Любашу, потом ты весь вечер строишь ей глазки, зачемто продолжая держать меня при себе… Думаешь, я слепая? Если у вас с этой… Любашей… Нездоровая любовь в игры неверного жениха и любовницы, то надо было предупредить! Тогда я уж точно не согласилась бы! Это унизительно! И после всего этого я должна радостно встречать тебя в номере? Так может тебе стоит посетить другой? Это она — Любаша? Ну так почему ты не договорился с ней о фиктивном браке? Зачем тебе я, если…
— Любаша — это моя мама… — Я разогналась так, что затормозить в своем возмущении уже практически не могу. Но тихие слова Ромы работают нехилой бетонной стеной.
Гоночный болид Мирослава и её возмущение влетают в преграду и им вдруг становится стыдно.
— Что? — Я переспрашиваю, ощущая сухость в горле.
Рома же хмыкает, тяжело вздыхает и повторяет, как глупому ребенку:
— Любаша — это моя погибшая мама. Отец сказал, что ты похожа на неё. А… Ммм… Флиртовал я, хотя эту формулировку я бы тоже оспорил, с директором благотворительного фонда. София — жена одного из наших инвесторов. Она каждый год устраивает благотворительный вечер, на котором богатенькие дяди тратят баснословные деньги на лоты условной ценности. А потом на эти деньги оборудуются детские дома. Мы обсуждали место проведения вечера в этом году. Очень хочу, чтобы главным спонсором мероприятия стал бренд Багировых. Если потвоему при этом я должен был корчить из себя истукана и бесконечно бросать влюбленные взгляды на тебя — прости, этим я вряд ли буду заниматься, но и ты, Мира… — Роман делает паузу и смотрит на меня поновому. Этот взгляд мне не нравится больше, чем любой до него. — Напридумала себе, конечно… — Мне кажется, в нем слышится разочарование.
В номере повисает звенящая тишина. В данный момент мне стыдно и совершенно не хочется больше спорить.
Черт, кажется, я накрутила себя, как самая настоящая ревнивая дуреха, и устроила своему фиктивному жениху самый настоящий скандал на ровном месте.
Глава 20. Роман
Весь вечер Мира вела себя на твердую десятку по пятибалльной шкале. Пара легких сбоев в настроении и отказ свалить отсюда побыстрее совершенно не повлияли на мою уверенность: выбор я сделал правильный.
Точнее судьба подсунула мне прекрасную фиктивную невесту.
Увидительно, но рядом с ней — посторонней, даже родня с её заевшей пластинкой, выглядит более чем сносной компанией.
Ляля не раздражает. Костя тоже. Отец… Я не слепой. Вижу, как горят глаза, когда он смотрит на нас с Мирой.
И, конечно же, вижу то же сходство, которое поразило его.
Мирослава очень похожа на его Любашу. Мою маму.
Только мама на моей памяти никогда не устраивала отцу скандалы, а Мира — в первый же вечер.
Это портит настроение и снижает оценку, но не критично. Хотя бы потому, что Мирослава не идет на глупый принцип — не доказывает свою правоту, когда становится понятно — поторопилась.
Накрутила себя. Напридумала. Приревновала.
Это приятно, кстати. Только я действительно не давал повода. Зачем мне кадрить Софию, если весь вечер подбадриваю себя мыслью о том, что скоро поднимемся наверх.
Я. Мира. Никакой родни. Кровать. Другого окончания вечера я не вижу.
Белье проверим. Оценим. Снимем.
Или не снимем. Теперь уже не уверен.
В номере тихо. Мира смотрит на меня с сожалением, опускает взгляд, вздыхает тяжело и шепчет:
— Прости, я погорячилась…
На её чувстве вины можно сыграть. Скорчить обиженку и воспользоваться бонусами. Но мне не хочется.
Как ни странно, в этой сделке для меня важны не только мои интересы, но и наш общий комфорт.
Поэтому я пожимаю плечами, улыбаюсь, подхожу к ней и притягиваю.
На сей раз сопротивления не чувствую. Мира послушно поворачивается ко мне, кладет руки на плечи. Гладит их, смотря не в глаза, а на слегка смятую пиджаком ткань.
— В будущем, если тебя чтото волнует, лучше говори сразу, — сам себя удивляю, но стараюсь не требовать, а как бы просить.
Мира снова вздыхает, кивает и наконецто набирается смелости, чтобы встретиться со мной взглядами.
Думаю, что если когдато решу жениться понастоящему — непременно обращусь с предложением к Мире. Мне нравится её договороспособность. А потом тянусь к ее губам, чтобы закрепить наше первое дополнительное соглашение.
На сей раз Мира не сопротивляется. Сама приоткрывает губы навстречу, поощряя.
Они мягкие и сладкие. Если сейчас комуто придет в голову меня набрать — на хрен вырублю трубку. Но пока везет.
Я тяну Миру на себя, чувствуя, как она обвивает руками мою шею и вжимается своим телом в мое.
Дурацкий халат, который, кстати, правда ей идет просто потому, что ей идет всё, кажется мне раздражающе лишним.
Мира тихонько хныкает, когда я снимаю руку с ее тела и тяну один из концов пояса. Он повисает, а моя ладонь ныряет под него. Туда, где нежная горячая кожа.
Глажу живот, движусь пальцами вверх. Хочу не только пробовать наощупь — всю рассмотреть, но не спешу.
Щекочу подушечками пальцев её кожу и Мира сразу же реагирует тихим «ох» и легкой дрожью.
Её отзывчивость заводит.
Мы разворачиваемся и вдвоем делаем несколько шагов к кровати.
Я отрываюсь и смотрю в затуманенные глаза, с наслаждением берясь за ворот халата. Развожу его и скольжу взглядом.
Хищная улыбка растягивает губы сама собой.
Даже мысль проскальзывает, может ну их, эти краны. Я изза них на месяцы откладываю бесподобный вид и такие же ощущения.
Прижимаясь к Мириному рту, она позволяет целовать себя и послушно опускается на кровать.
Целуя шею, ключицы, прижимаясь грудью к груди, чувствую, как у малышки трепыхается сердце. Хочется сказать, что она заводит меня не меньше, но лучше показать.
Она не слишком удачливо пытается справиться с оставшимися пуговицами на моей рубашке.
— Ты мне мешаешь… — осмелев, даже замечание делает.
Только в ответ на мой скептический взгляд и приподнятую бровь — краснеет.
— Сильно, да? — её дыхание сбивается.
Спешить не хочется.
Хочется насладиться.
Я глажу ее кожу, вдыхаю аромат, к которому успел привыкнуть, а теперь он смешан с гостиничными шампунем и гелем для душа.
Изучаю тело, пробую губы. Теряю терпение и она — тоже. Но мы ведем себя слишком самонадеянно.
