Глеб! Дядя, мать твою!
На последних словах Борцов подхватывает стакан и с силой ударяет им по столу, от чего часть виски расплёскивается по лакированному красному дереву.
Смотрю на него. На то, как его колбасит. И, чёрт возьми, вижу сейчас в нём своё собственное будущее.
Если в ближайшие семь-восемь месяцев я не отыщу женщину, которая носит моего ребёнка, то он родится без меня. Будет расти без меня. Его будет воспитывать кто-то другой.
Чёрт!
Как вообще можно не отыскать человека, живущего со мной в одном, мать твою, городе?! Питер ведь не такой большой, как кажется. Тут через одного каждая собака друг друга знает! Тогда какого чёрта я, даже имея здесь не малое влияние, не могу отыскать одну единственную женщину, скрывающую в своём животе МОЕГО ребёнка?!
Встав из-за стола, подхожу к окну. Упираюсь ладонями в подоконник, а лбом в холодное стекло.
Какого лешего она молчит?! Мать эта. Наверняка из-за мужика своего!
Я просто не вижу другой причины. Я же предлагал денег. Просил передать через врача, что заплачу ей. Но она не согласилась. Значит, она по любому не одиночка.
Какой-то левый мужик станет отцом моего ребёнка! Какого-то мудака он будет называть папой!
Млять!
— А эта твоя что здесь делает? — кидаю не оборачиваясь, чтобы хоть как-то мысленно отвлечься от всего этого дерьма.
— Карина? Она какого-то лешего решила устроиться к нам секретаршей. На место Инны.
Инна... Вот ещё одна женщина, которая вымораживает меня просто, мать твою, до трясучки. Если бы лично не видел, как она блюёт сегодня в сортире, решил бы, что все её обмороки, заикания и трясущиеся руки — часть лживого образа бедной невинной овцы.
Хотя я и сейчас этот вариант не отметаю...
Слишком уж хорошо осведомлён о том, как эти стервы умеют притворяться и давить на слабые места мужиков. Мы же, млять, все завоеватели! Защитники! Нам нужно самоутверждаться! Трепетная трясущаяся лань для этого больше всего подходит.
Только вот со мной это дерьмо больше не прокатывает. Нажрался уже по самые гланды со своей бывшей женой. Та тоже была вся такая лёгкая-воздушная “слабая женщина”. Только это ширма всё. Театр для одного актёра.
— Угораздило же тебя бабу себе с таким именем выбрать, — выплёвываю, не скрывая агрессии и снова делаю глоток, обжигая алкоголем горло. — Звездец меня от него триггерит.
— Я не виноват, что твою бывшую жену тоже звали Кариной, — отвечает не менее раздражённо.
От упоминания этой суки меня передёргивает. Млять, пол года прошло, а я так и не успокоился...
— Короче, Глеб, я к Морозовой домой сейчас поеду, — встав из-за стола, Борцов залпом допивает вискарь и ставит стакан на мокрый стол. — Совещание по тендеру проведи без меня. Я всё равно сейчас не в состоянии рассуждать адекватно. Чёрт... если Снежана думает, что сможет держать меня на расстоянии, то мне придётся спустить её с небес на землю.
Подхватив со стола ключи от машины, Борцов выходит из кабинет, громко хлопая дверью.
Опускаюсь обратно в кресло и, устало выдохнув, ослабляю галстук.
Звездец ситуация, конечно. И у Лёхи, и у меня. Я даже не знаю, что более дерьмово — жить в неведении несколько лет, не зная, что у тебя есть дочь, а потом неожиданно с ней встретиться, или знать с самого начала, но не иметь возможности её найти...
Млять, ещё адвокат этот, сука... Ничерта не может сделать. Только руками разводит и говорит, что закон здесь бессилен. Нахрен его давно уже надо было послать и к Стасу обратиться.
Я не сделал этого лишь из-за того, что по какой-то причине мне не хочется никому рассказывать о том, что творится у меня в жизни. Это дерьмо только моё.
Вытаскиваю из внутреннего кармана пиджака телефон и долго гипнотизирую номер брата. После чего всё-таки нажимаю на вызов.
Глава 25
— Чёрт, мама! У тебя что, опять труба течёт?! — чертыхаюсь, когда рядом с мусорным ведром напарываюсь на ещё одно, подставленное к сливу от раковины. — Тебе сложно позвонить и сказать, я не понимаю? Нахрена вот этим идиотизмом заниматься?
Закатываю рукава и сев на корточки лезу к сифону.
— Да оно не сильно течёт, сынок..., — слышу у себя за спиной виноватый голос. — Мне жить не мешает.
— Тебе никогда ничего не мешает, — цежу раздраженно. — Тряпки принеси какие-нибудь ненужные.
Закрываю глаза и медленно выдыхаю, борясь с приступом злости. Это не на неё. Скорее на то, как она себя ведёт.
Моя мать никогда не просит помощи, и это бесит. Это бесит, потому что она нихрена не относится к категории “сильная женщина, для которой горящая изба не более, чем лёгкий костерок.”. Она просто не хочет никого напрягать.
Понятия не имею, как вытравить этих тараканов из её головы. И это раздражает ещё больше. Меня, млять, чертовски раздражает, что когда у неё скакнуло давление полгода назад, она просто молча вызвала скорую, нихрена не сказав об этом своим сыновьям.
Мы со Стасом узнали, что мать забрали в больницу только благодаря тому, что платим бабло соседке за то, чтобы та наблюдала и докладывала. О чём мама, естественно, не знает, иначе снова начала бы причитать, что у неё всё хорошо и она справляется.
Я знаю о том, что она справляется. Мне не нужно для этого никаких подтверждений и доказательств с её стороны. Она справлялась со всем сама долбанных тридцать лет. С тех самых пор, как отец решил, что старая семья ему надоела и завёл себе новую.
— Сынок, там Стасик пришёл. Может, ну его эту раковину? Вы даже не ели ещё. Я завтра сантехника вызову...
— Мам, прекращай придумывать, — слышу рядом тяжёлые шаги и хрипловатый голос брата. — У тебя эта труба течёт ещё с прошлой недели. Если бы ты собиралась вызвать сантехника, то давно бы уже вызвала.
— Да я вызывала, он просто...
— Бухает он просто, — резюмирует. Присаживается на колени и заглядывает в открытую дверцу под раковиной. — Ну чё там, помощь нужна? Лови тряпки.
— Не надо, я уже сифон
