за ней, готовился отцом стать.
От его слов у меня окончательно немеют ноги. Он не лжет, по глазам видно. Ему больно вспоминать об этом, и я не думаю, что Камиль со всеми подряд так откровенничает.
— Если бы не Адель с ее недоверием, не знаю, что бы сейчас со мной было. Я тогда немного покуролесил, в обезьянник загремел и там воспаление легких заработал. Собственно, когда полгода назад ты случайно попала на вечеринку брата и посоветовала мне колесами закинуться, ты мне фактически жизнь спасла. Не знаю, помнишь ли ты…
— Помню, — отвечаю я. — Ты был горячий, как печка.
Он отшатывается, и я рефлекторно хватаю его за куртку. Помогаю опереться о машину, но не отпускаю. Чувствую, что хочу держаться за него. Всегда.
— Хреново, — бурчит он, взглянув на руку. — Может, осмотришь, док?
— Ты же мне не доверяешь.
— Выбора нет, — хмыкает он.
— Снимай куртку. — Я убираю волосы за уши, готовясь осмотреть его руку.
— О, мое любимое, — смеется Камиль, морщась от боли.
Нас освещает яркими вспышками фар подъехавших машин. Чеховской первым выскакивает на улицу и бросается к нам.
— Целы?!
— Камиль ранен. Ему нужен врач.
— А ты на что?! — Он берет брата под руку и помогает ему дойти до машины. — Давай, Насть, не тормози! Поехали!
— Куда? — хмурюсь я.
— На мою виллу, куда же еще! Там вы будете в безопасности! Давай-давай!
Азиз уже отдает распоряжения приехавшим с ними парням, а я сажусь на заднее сиденье, куда Чеховской садит Камиля, а сам запрыгивает за руль. При резком развороте Камиль падает на мои колени, пытается встать, но безуспешно.
— Кабздец, меня рубит, — бормочет он, уже едва открывая глаза.
Я подкладываю одну руку под его голову, второй обнимаю за плечи и прижимаю к себе, чтобы не упал.
— Ты же не сбежишь, если я отключусь? — спрашивает он в полубреду.
Сложный вопрос, но я отвечаю:
— Не сбегу.
— Заштопаешь меня?
— Заштопаю, — улыбаюсь я, пальцами гладя его мягкие волосы на затылке.
— Не бросай меня, ладно? — просит он, засыпая.
Я в растерянности смотрю в его бледное лицо. Последнее, о чем он просит — чтобы я не бросала его?! Я не ослышалась?!
Крепче прижимаю его к себе, шепча:
— Не брошу.
Камиль
Проснувшись, первым делом обнаруживаю прижимающееся ко мне женское тело — почти невесомое, нежное. От шелковистых волос пахнет карамелью. Она тихонько посапывает у меня на плече, положив свои тонкие пальцы на мою грудь. Такая беззащитная и невинная ведьмочка, что в дрожь бросает.
В пересохшем горле словно кто-то наждачкой царапает. Сглатываю, но лишь испытываю режущую боль. Дотянуться бы до воды на тумбочке, да медсестричку не хочется беспокоить. Когда еще мне удастся хотя бы в мечтах представить себя обычным счастливым парнем.
Моя раненая рука перевязана, пальцы шевелятся, что не может не радовать. Интересно, сколько я продрых? Повернув голову к окну, морщусь. Шея затекла. Своим невольно вырвавшимся хриплым стоном беспокою медсестричку.
— Ты проснулся, — устало улыбается она, разлепив глаза и приподнявшись на локте. — Как чувствуешь себя?
— Моя рука еще на месте. Я счастлив.
Она хмыкает, опустив грустный взгляд.
— Роман настоял, чтобы мы остались здесь.
— Сколько я был в отрубе?
— Чуть больше суток.
Не самые приятные новости. Я тянусь к графину, но медсестричка останавливает меня.
— Куда? Тебе надо лежать! Я подам.
Перегнувшись через меня, глупышка даже не понимает, что демонстрирует перед моим лицом свою упругую грудь под обтягивающей тканью маечки. А у меня дыхание перехватывает. Полгода сексуального голода сказываются. Приходится бороться с первобытным желанием сорвать с медсестрички ее шмотки, завалить под себя и не выпускать, пока не выбьется из сил.
Стакан с водой отвлекает меня от этого искушения.
— Ты мной занималась? — спрашиваю, попив.
— Кто же еще? Под чутким контролем Романа и Адель.
— И что, не отходила от меня?
— Мы же пара для твоей сестры. Вот она и выделила нам общую комнату. Но не переживай, никаких непристойностей я с тобой не сотворяла.
— Черт! Жаль.
Медсестричка улыбается, слегка покраснев.
— Я спала на софе. — Она указывает на диван у стены. — К утру тебя немного лихорадило, и…
Детка, мне похрен, как ты оказалась в моих объятиях. Какого дьявола ты перед мной оправдываешься?
— Нам надо уезжать, — перебиваю ее. — Там же Маркиза…
— Она тут. Роман вчера утром привез наши вещи и кошку. Сказал, никуда не отпустит нас, пока ты не поправишься.
— Я поправился.
— Нет! — Она ладонью упирается в мою грудь, не позволяя мне встать. — Ты поправишься, когда врач скажет. То есть — я.
Тон медсестрички до смешного материнский. Думает, дуреха, что стала опекуншей моей, дырку в руке залепив.
— Оставь этот строгий тон. Мне не нужна нянька.
— Да? — Она сердито скрещивает руки. — А когда тебе паршиво было, умолял меня не бросать тебя, не сбегать, поухаживать за тобой. Быстро переобулся!
— Я бредил.
— Нет! Бредишь ты сейчас, думая, что уже можно вернуться в строй. Или ты немедленно залезаешь под одеяло…
— Или?
Девочка меня до мурашек интригует.
— Или я рассказываю Адель, что мы не пара!
— Тогда ты здесь не задержишься.
— Задержусь! Предложение Романа еще в силе!
Дерзко. Молодец. Наблюдать за ее воркованиями с братом я не смогу, зная его кобелиную натуру. Это для медсестрички все будет игрой, а тот-то сразу закажет новые простыни из нежнейшего шелка. Кого угодно пусть сжигает, а эту девочку ему не отдам.
— Куриный бульон хочу. С сухариками, — говорю я, снова укладываясь на подушку.
На секунду медсестричка открывает рот, потом смягчается, переварив услышанное, и кивает, подав мне пульт.
— Посмотри пока телевизор.
Привычные для нее вещи в корне разнятся с моими рефлексами. Мне бы сейчас Римму проучить, а я таращусь в ящик. Глеб — полный кретин. Эта девочка заслуживает, чтобы ее на руках носили. Уже через полчаса возвращается с подносом и начинает кормить меня с ложки.
— Я не маленький, — ворчу от неловкости, потягивая вкусный бульон. — Повар Адель научился готовить?
Медсестричка скромно улыбается, зачерпнув еще.
— Это я готовила.
Вздергиваю бровь. Какие еще таланты скрываются в тебе, крошка?
— Готовишь ты лучше, чем лечишь.
— С дядей Наилем мне не сравниться. Его ресторан теперь мой любимый. Может, пообедаем у него, когда ты поправишься?
— Если будет время, — отвечаю я, понимая, что нельзя подпускать ее близко к себе. Достаточно того, в чем я признался. Она не должна думать о «нас», потому что «нас» нет и не будет. — Дай ложку! — Забираю у нее поднос и продолжаю есть самостоятельно.
Медсестричку
