– Я сбежала из дома, – говорю все так, как есть, смысла что-то скрывать уже нет. – И возвращаться не собиралась.
Брови Волкова задумчиво съезжаются, и он резко поворачивает к обочине.
Остановившись, Дима разворачивается ко мне всем корпусом. Чувствую себя рядом с ним маленькой и беззащитной. Конечно, бугай такой…
– Не врешь? – испытывающее смотрит из-под широких бровей, будто пытаясь поймать на лжи. – Мне надо знать, чтобы дело разрулить грамотно. Наказывать все равно тебя не собирался.
Заправляю выбившуюся прядь за ухо, когда Дима, неожиданно опалив меня взглядом, перехватывает руку чуть пониже локтя.
– Что за…?! Я уже знаю, о чем он.
Шрам.
Тот самый - от ножа, что оставил на мне, словно клеймо принадлежности, дядя Олег. Желваки на скулах Димы обозначаются резче, когда он проводит указательным пальцем по неровной светлой коже. Вихрь мурашек бежит вдоль спины, и я, испугавшись этих ощущений, вырываю руку из его крепкого мужского захвата. К моему облегчению, Волков не настаивает и не принуждает ни к чему.
– Это он сделал? – настойчиво требует ответа Дима. - Черт этот? Отвожу взгляд, потому что неожиданно для себя нахожу в отражении его глаз жалость и понимание. – Проклятье, – делает верные выводы Дима.
Хватаясь за руль, цедит сквозь зубы:
- Сейчас вернемся, я его в асфальт закатаю!
Вздрагиваю.
Звучит, как самое настоящее обещание.
Качаю головой, прикусив губу до боли. Никому от этого легче не станет. Шрамы не исчезнут ни с моего тела, не из моей души.
– Не надо, - прикасаюсь несмело к рукаву белой рубашки.Под моими пальцами неподатливые мускулы еще больше напрягаются, и я чувствую жар, исходящий от его кожи. - Он и так… наказан.
Дима саркастически хмыкает.
Сжимает ладонями руль так, что кожаная обивка скрипит.
– Добрая ты у меня, красавица, - говорит задумчиво, будто по-другому посмотрел на всю ситуацию и на меня, – даже слишком.
Облегчение теплой рекой течет по венам. Значит, больше в этой мерзости не подозревает. С души словно камень упал.
А дядька, конечно же, наказан.
Разве это жизнь?
Скорее, существование в беспросветном алкогольном тумане. Что может быть страшнее? Не представляю.
– Ты, действительно, беременна?
Вопрос звучит так неожиданно, будто под дых с размаху дали. Непроизвольно кладу руку на живот, что надежно скрыт под складками сарафана.
Фигура Волкова будто каменеет в ожидании ответа. Мне так неловко, что, кажется, голос пропал.
Поднимаю глаза и умоляюще смотрю в красивое, но такое суровое лицо Димы.
– Я правда не думала, - говорю прерывающимся голосом, - что так может произойти. Я не нарочно…
Взгляд Волкова неуловимо смягчается. Хриплый смешок срывается с четко очерченных чувственных губ.
- Глупышка, – снисходительно усмехается мужчина, потирая ладонью шею. – Конечно, ты не виновата. Резинка порвалась.
Он смотрит на меня серьезно. В глазах нет больше тех янтарных смешинок, что были секунду назад, а затем тянет руку вперед. Едва касаясь, почти благоговейно убирает мне за ухо выбившуюся белокурую прядь.
- Хотел утром сказать, но ты уже сбежала… Его взгляд скользит по губам так, что начинают колени дрожать.
Потеряно шепчу:
– Я не думала…
Дима ласково ведет пальцем по моей алеющей щеке, а затем нежно очерчивает округлый подбородок. – Такие хорошие девочки, как ты, и не думают о таком, малышка. Думают только испорченные жизнью - такие мужики, как я.
глава 22
глава 22
Дима
– Ну, и что мне с тобой делать, красавица?
Провожу устало рукой по лицу, сдерживая тяжелый вздох.
Так долго и упорно искал Алену. Казалось, дышать не могу без этой совсем еще молодой девчонки, которую, по сути, и знать не знаю.
Но факт остается фактом – эта русалка с голубыми такими огромными наивными глазами что-то глубоко затронула у меня в душе.
Что-то скрытое от чужих глаз, потаенное - то, в чем даже себе боялся открыто признаться. Так прижало, что все ресурсы задействовал: деньги, связи, Садулаева напряг.
А сейчас, когда она моя… Моя же?
Кидаю собственнический взгляд на прелестную беглянку, которую наконец-таки прибрал к своим рукам. Должен признаться, что совершенно не знаю, с какой стороны к девчонке подступиться. Чувствую себя неповоротливым медведем, который своими неуклюжими когтистыми лапами, того и глядишь, неаккуратно и не умеючи, сомнет тонкие почти прозрачные лепестки нежной ромашки.
Обидеть боюсь так, что жилы выкручивает.
Ну, какой к черту из меня муж?
Никакой! Даже документ, подтверждающий это имеется. Свидетельство о расторжении брака называется.
Опускаю отрешенный взгляд на ключи от тачки, машинально поворачивая другой стороной металлический брелок с кожаным ремешком.
Обоим тяжело придется.
Морщусь, вспоминая, как Алена шарахнулась в сторону, когда в машине протянул руку, чтобы приоткрыть гребанное окно, чтобы ей же было не душно. Нежная, ранимая, девчонка совсем еще… Перед глазами всплывает образ осунувшегося бледного личика и это ее смущенное: «Я правда не знала, что так получится».
Ну, куда я полез?
Черт!
Мало того, что невинности лишил, так еще и ребенка с ходу заделал.
Идиот!
Грубый неотесанный мужлан.
Разве такого достойна эта милая девочка? Проклятье!
Ей больше подходит какой-нибудь интеллегентишка, но уж точно не я – со своими тараканами, уродливыми шрамами и свободолюбивыми замашками.
Сжимаю до боли челюсти, рисуя в воображении того, кто бы по моему мнению, мог сделать счастливой Алену. Чуткий, понимающий, интеллигентный, мать его… Короче, полная противоположность мне. Руки сжимаются сами собой в кулаки, когда представляю холеную смазливую рожу, на которой красуются очки в стильной роговой оправе, сияющие скулы начисто выбритой кожи. Притрагиваюсь к своей двухдневной щетине, а когда взгляд падает на увитые татуировками запястья, как будто впервые их вижу.
Выплёвываю еле слышно ругательства, но так, чтобы не разбудить девчонку. Никогда в жизни о своих татуировках не жалел, но так, черт возьми, не хочется, чтобы Алену хоть что-то во мне отталкивало или пугало.
Дерьмо! Все дерьмо…
