Сейчас; Алиса
Тогда он рассказал мне об отце в первый и в последний раз. Да, он действительно был отвратительным родителем. Не работал ни дня — мать пахала, как проклятая, а он только пил. Олегу пришлось работать с двенадцати лет, так что детства у него вообще не было.
«Но что поделать? Есть хотелось, мама не вывозила…»
Тогда пошел работать старший сын. Он мыл кабинеты на ее заводе, когда постарше стал, крутился на рынке, плюс разгружал фуры с овощами. Иногда удавалось даже взять что-то домой…
Мне это непонятно. И нет, не только потому что меня растили на «всем готовом», и мой отец в этом плане был отличным мужчиной — мама не работала, он полностью ее и меня обеспечивал всем нужным, — потому что мать Олега отняла его детство с полным осознанием дела. Шесть лет назад я, помню, ее оправдала.
Наверно она любила его настолько, что это прощала и позволяла? И бить себя тоже позволяла. Себя и своих сыновей. Олег мне рассказал, как Сереге прилетало, когда тот совсем маленький был (как мой сын примерно), только за то, что тот плакал слишком громко. Как Олегу однажды этот ублюдок руку сломал, когда совсем перебор был. Всегда был перебор, думаю, но в этот момент Олег почувствовал себя сильнее и поборол страх перед взрослым мужиком. Ринулся на него, а тот схватил за кулак и с силой вывернул.
Просто…кошмар. Мне до сих пор сложно представлять эту картину, а теперь, когда я сама мать, больнее в миллион раз. Потому что нет, сейчас я уже не могу оправдать Нину Андреевну. Если бы моего сына кто-то тронул бы…ха! Я бы его убила. Одно только неуважение к моему ребенку заставило меня в один щелчок отвернуться от перспективного Семена. Конечно, никаких сильных чувств я к нему не испытывала, но к Олегу-то питала, а плевать — если встанет выбор, я выберу Давида. Я же уже так поступала…тогда, шесть лет назад, я не настаивала и намеренно соврала об аборте — чтобы его защитить. Помню ведь прекрасно, как ехала домой, рыдала, пока мою бедную голову не прострелило:
«А если бы ты забеременела, я бы нашел способ избавить этот мир от еще одного продолжения твоего гандона-папаши! Дошло теперь?!»
Жестокие слова иногда служат хорошим, холодным душем. Все встало на свои места, и Олег для меня стал…угрозой.
Хотя…знаете? Я не могу отрицать кое-что. Тогда, когда я стояла перед его отцом, меня кое-что очень удивило. Олег на него вообще не похож. Вообще! Ни внешне, не по характеру. Даже когда я все узнала, я не видела этих же глаз перед собой. Никогда их не видела, а вот в Сереге это было. И насмешка, и алчность, и жестокость…
Меня из этих хмурых мыслей вытягивает снова он. Олег уже весело смеется, потом встает и подходит к оплоту всех детских грез, ставя руки на руль.
- Тогда у нас нет проблем, парень. Если ты, конечно, не против научиться.
- Сам?
- Тебе не нужно учиться самому, малыш. У тебя есть отец, если ты, конечно, не против доверить ему такую непростую задачу.
Бам! Я, кажется, становлюсь свидетелем первого договора между отцом и сыном. Так волнительно…Сейчас я не ревную совсем, но мне очень интересно. Как Давид поведет себя? Согласится? И чем же закончится их теперь уже немой разговор, который все еще идет? Прямо сейчас.
А заканчивается он просто. Мы идем в парк, где я сижу на скамейке уже час и наблюдаю, как Олег пытается научить Давида быть смелым. У него не получается — это так забавно. Вообще, сын у меня чуть ли не бесстрашный, а сейчас такой весь…маленький. Рядом с Олегом он ведет себя, как маленький. Мне сразу в голову лезут дурные мысли: потому что рядом с ним Давид может просто быть ребенком, которому только и надо, что на велике учиться кататься. Олега не нужно защищать — он сам кого хочешь защитит. Его не нужно отстаивать — он и с этим справится.
Я не справляюсь. Вот и все. Из-за меня и моей слабости мой собственный ребенок ведет себя, как взрослый, потому что я не справляюсь.
- Мама! Мама смотри, у меня получается!
Кричит так громко и звонко, улыбается, хохочет, когда, не проехав и трех метров, снова расставляет ноги, потому что упасть боится. Олег тоже улыбается. Получилось? Ну не идеально, но да, у него действительно получилось. А как по-другому? Столько времени эти два упертых барана сцепились рогами и упорно доказывали друг дружке: Олег, что может его научить, а Давид, что может научиться. Встретились.
Я же улыбаюсь, но делаю это тускло. Давид слишком увлечен подарком, пытается прокатиться дольше, чем до этого. Не заметит. Зато другой баран замечает. Он о чем-то с ним шушукается (что меня снова бесит дико, ревностно так, знаете? У них тайны от меня уже появились, красота вообще), Давид, главное, ему на встречу идет, кивает. Потом они оба ко мне подходят — задумали что-то явно.
- Что вы задумали? - с ходу спрашиваю, Олег усмехается.
- Ничего. Хотим дойти до палатки, купить мороженного. Посидишь с великом? Чтобы не тащить.
- Ты врешь.
- Алис, не усложняй. Просто посиди и подожди нас тут.
- Да, мам! Сиди и жди!
- Сын сказал, Алиса…
Подтрунивает еще, вы на него посмотрите! Осмелел! Я Олега пытаюсь сжечь взглядом изо всех сил — не работает. И ничего не сработает. Даже отрицательный тест не сработал, твою мать, и в результате я теперь сижу и смотрю, как они уходят.
Хочу убивать.
Так злюсь вдруг! Радоваться-то надо. Не думаю, что Олег плохой отец и когда-нибудь им будет, правда. Я все-таки прожила с ним два года и знаю, что эта история не про него. Как «забытый» сын, при том - обоими родителями, он со своим ребенком так никогда не поступит. Ответственный, умный еще, короче…не просто так я бредила ребенком тогда. Были у меня причины.
Да…были. Я зачем-то открываю видео, которое сняла тайком, как Олег учит Давида кататься. Мило ведь…сын боится — не проезжает и пары метров, ножки расставляет и на него сразу смотрит, мол, извини, у меня не выходит. Олег в ответ только мягче улыбается и снова принимается ему объяснять и помогать.
Боже, Алиса, да прекрати ты…не будь дурой. Олег хорошо справляется и подарит Давиду много хороших воспоминаний. Ты же хорошо помнишь, как выглядят дети, которым матери внушают ненависть к своим отцам.
По долгу службы, точнее по долгу «когда-то» службы, я много времени проводила с детьми, и была у меня парочка ребят, чьи родители развелись. Были, конечно, и счастливые: развод — это не приговор. Но были и другие…Те, которые вроде и улыбаются, а глаза дико грустные и взрослые не по годам. Особенно хорошо я запомнила девчонку Сашу, на которую мать вечно орала и приговаривала: ну ты безалаберная, как твой проклятый папаша. По ней эти слова били. Не знаю, заслуживал ли ее отец такого или нет — не мое это дело, — но даже если да…ребенок не должен нести ответственность за поступки своих родителей. Не должен! Да и после того, что со мной произошло? Разве я могу считать иначе? Мне ведь много времени потребовалось, чтобы понять: Олег проецировал свое отношение к моему отцу на меня. Заставлял, ведомо или нет, расплачиваться за его грехи и неправильные выборы. Разве я была виновата? Нет. Но счет все равно приходил на мое имя.
Так что да, Алисочка, ты должна помнить: если он с тобой подло поступил, это не значит, что он будет так себя вести и с сыном. Все-таки разница есть, и она огромна. Ты не его ребенок, ты всего лишь глупая девчонка, которая не видела дальше своего носа.
Вздыхаю. Так-то оно и так, но каким образом достичь такой гармонии в жизни, я без понятия. В этом городе, рядом с ним, мои чувства оживают все больше и больше, да и как иначе? Здесь везде воспоминания. Куда не глянь, на каждом шагу отпечатки наших отношений…
- Мамочка!
Отрываюсь от телефона и резко перевожу глаза на Давида, который несется ко мне с огромным букетом красных роз. Ну как несется? Бежит кое-как, цветы-то действительно огромны — почти с него. Я невольно улыбаюсь от этой картины, забавно ведь, ну правда.
Особенно то, как Давид переводит дух, когда передо мной останавливается.
