- Очень довольна, - грублю.
Да и с какого хрена мне притворяться-то? Давида здесь нет, а значит, и смягчающих обстоятельств тоже. Вот и получай фашист гранату — ты мне неприятен, и я это скрывать не собираюсь.
- Алиса, в чем дело? Что я на этот раз сделал не так? - устало выдыхает, но еще и злится, когда акцентирует.
А меня это настолько сильно выводит из себя, что я швыряю губку и ударом вырубаю воду. Он еще и злится, вот это наглость! Резко поворачиваюсь, руки на груди сжимаю и рычу.
- Ты не имеешь права покупать ему все эти игрушки, особенно такие дорогие, пока…
- Я буду покупать своему сыну все, что посчитаю нужным!
Олег перебивает меня грубо и решительно, делает на меня шаг, разве что пальцем в меня не тычет. Глаза еще такие сразу яростные, наверно, не хуже моих, а мои-то теряют весь запал.
- Я не собираюсь просить твоего разрешения, ясно?! И так слишком много времени просрано!
Грубое слово режет слух, и я кривлюсь, а в ответ снова пытаюсь что-то сказать, только выходит слабо. Мямлю откровенно…
- Я не…
- Хватит, - снова перебивает, но на этот раз как-то сухо и холодно, - Я устал и хочу спать. Завтра днем не приеду, можешь расслабиться, если получится к вечеру — заскочу. Спокойной ночи.
И уходит. Опять уходит, заставляя чувствовать себя какой-то сукой, а это ведь не так! Мне хочется оправдаться. Снова он выкручивает ситуацию так, что мне хочется оправдываться, будто это я от ребенка отказалась! Он ведь все знал, а теперь делает вид, что весь из себя такой невиновный! Вроде рационально, по-умному звучит, да? Моей вины нет, но я ее все равно чувствую, правда только до обеда следующего дня, когда мне жестко напоминают, кто Олег Елагин такой на самом деле.
Это происходит внезапно. Мы с Давидом ходили гулять, он очень хотел потренироваться в езде на велосипеде, чтобы «Олега удивить». Отплеваться бы, да что я могу? Ребенок этого действительно хочет, для него важно, а эту тонкую связь, которая только-только начала образовываться, рвать мне страшно. И нет желания. Поэтому терплю, веду, помогаю. Примечательно, что по настоянию «отца», сынок легко соглашается одеть всю экипировку, даже воевать не нужно.
«Надо будет у него спросить, что он такого сказал Давиду, чтобы так его расположить в сторону «детских» примочек?» - думаю, улыбаюсь даже, как раз, когда мы идем к дому.
А там стоит какой-то мужик в костюме.
Меня, если честно, сразу ударяет в лоб, когда приглядевшись, я узнаю бывшего помощника своего отца Ярослава. Постарел — да, но взгляд его мерзкий и сальный все также на месте. Да…я только теперь понимаю, как он на меня смотрел. И как папаша его конченный смотрел — так, будто я голая на тарелочке с голубой каемочкой лежу.
Аж пробирает изнутри. Давиду, к слову, он тоже не нравится, но я прошу его молчать. Думаю ведь, что это весточка от моего отца или, на худой конец, от Кистаева. Ан-нет. Не от него. От Елагина, чтоб ему пусто было…
- Алиса, неужели это ты?
- Алиса Геннадьевна, - поправляю его, и сразу замечаю в глазах, плюсом к сальности, насмешку.
- Ох, ну да. Простите, пожалуйста, Алиса Степановна.
Поджимаю губы. Вот ублюдок! Что ему нужно?!
- Чем обязана? - холодно интересуюсь, и он как-то странно победоносно протягивает мне белый конверт А4.
Еще один. Меня сразу простреливает. В последнее время странная тенденция образовалась, получать плохие вести из таких вот белых конвертов, так что я не жду ничего хорошего. И брать его тоже не хочу.
- Что это?
- Откройте. Очень советую.
Все. Приплыли. Точно - там внутри какое-то дерьмо — я это знаю. Но что? Я взрослая, самодостаточная женщина, а не ребенок.
«Тут же нет Олега…»
И то правда. Рядом с ним я растекаюсь в лужицу, а рядом с этим козлом обороняюсь, как ежик. Гордо забираю писульку, чем бы она не была, открываю, чтобы потом…
Ох, боже, сердце забилось так быстро…Не может быть…
- Надеюсь, что вы хорошо читаете на русском? - тихо спрашивает Ярослав.
Он делает на меня шаг, чтобы оказаться так близко, что это точно выходит за границы дозволенного. Каким-то уголком сознания, я очень хочу его с силой отпихнуть, но, по правде говоря, слишком затянула меня писулька. Парализовала, если можно так выразиться, и все, что волнует — она и только.
Ох, боже…не может быть…Не может этого быть…
А Ярослав наслаждается. Он подцепляет указательным пальцем мои волосы, потом двигается еще ближе и шепчет на ухо.
- Видел твоего бывшего и знаю, что у него дела идут лучше, чем «отлично». На что поспорим, что этот иск суд удовлетворит? Ты лишишься своего ребенка, Алиса Степановна. Но я готов помочь.
Медленно поднимаю на него глаза, хотя уже знаю наперед: я не хочу знать условия, при которых он «готов мне помочь».
- Приходите вечером ко мне в мэрию, обсудим, - и совсем уж мерзко, - Всегда мечтал трахнуть дочь мэра на его столе.
Меня как в дерьмо окунули. Так мерзко, клянусь, я себя никогда не чувствовала, поэтому отшатываюсь от него, как от самой пахучей кучи дерьма. Смотреть на него больше желания нет. Я хватаю за руку Давида и буквально со всех ног несусь с ним до подъезда. Знаю, что так делать нельзя. Знаю, что я его пугаю, но мне тоже дико страшно. Пальцы ведь жжет иск на единоличную опеку от Олега Егоровича Елагина…
Глава 9. Я тебя ненавижу
Алиса
Мы залетаем в квартиру, как торнадо. Велосипед — на полу. Давид — молчит, а я дышать не могу, сжимая еще одно доказательство нечестности, жестокости и какого-то больного бессердечия, как и шесть лет назад. Тогда, правда, у меня не было ничего «вещественного», лишь воспоминания, но теперь все на поверхности. Вот она — ложь Олега.
Так он действительно лишь усыплял мою бдительность? Действительно задумал все это провернуть?! А я…дура. Опять! Опять купилась на его чистые глаза. Когда до меня дойдет наконец, что это за человек, твою мать?! Сколько раз мне должно прилететь граблями прямо в лицо?! Миллион?! Тогда дойдет? Или снова нет?!
Со скачущим сердцем разворачиваю уведомление о подаче иска. Или как эта хрень называется?! Я без понятия! Ничего не соображаю. Все, что могу выцепить — это свое имя, имя своего ребёнка и этого козла! Ублюдок…
- Мам? - тихо зовет Давид, а я, пару раз моргнув, смотрю на него и глухо шепчу.
- Иди в комнату, включи мультики и не выходи.
- Мам…
- Давид, я сказала! Сейчас же!
Я опять это делаю — срываюсь на ребенке, чего поклялась никогда не делать, но я обещаю подумать об этом чуть позже. Обещаю извиниться от всего сердца. Обещаю снова его радовать, но не сейчас. Я ору — не контролирую себя, пугаю его — потому что снова себя абсолютно не контролирую. И мне так жаль…Малыш, мне правда жаль, прости меня. Ведь это дико больно видеть, как он уходит, понурив голову. Я себя в нем снова узнаю, и от этого больнее стократно.
Черт. Ну что ты творишь?!
Лишь на мгновение об этом думаю, а потом срываюсь на кухню. Нет, я себя действительно не сдерживаю, ведь все, что я так долго держала внутри, вырывается. На этот раз это никакие не нежные чувства, это густая, жгучая ярость, которую тормозить я даже не думаю. Руки трясутся, когда я хватаю свой телефон и с десятого раза попадаю на нужное имя:
Елагин.
Чтоб ты…черт, да чтоб ты провалился! Ублюдок…
Гудок-гудок-гудок. Бери трубку!
- Алиса, я сейчас не могу говорить. Это срочно?
Да, твою мать!
- Как ты посмел?! - еле выдыхаю от той самой дикой ярости, он молчит — взрываюсь почти сразу, - Какого хера ты заткнулся?! Ублюдок сраный!
- Алиса, ты себя нормально чувствуешь?
В голосе тревога, но вместе с насмешкой. Я ее буквально кожей чувствую! Снова мне дыхание перерубает, и приходится отклониться назад, чтобы не разнести все вокруг. Я ведь пытаюсь, пытаюсь держать себя в руках…нет, это абсолютно невозможное предприятие.
