обед. Я, пожалуй, поеду.
– Почему ты не знакомишь ее с братом?
В меня как будто бес вселился.
В самом деле.
Он-то навещает Алешиных жен, когда ему вздумается.
А сам, а сам!
– Потому что не терплю конкуренции, – отрезал Антон, направляясь в коридор.
Я последовала за ним.
– Ты думаешь, она увидит Алешу и решит, что выбрала не того брата?
– Не хотелось бы выяснять это опытным путем.
– У тебя детские комплексы или что?
– Мирослава. – Он был вынужден остановиться, чтобы обуться.
Я находилась рядом, заглядывая ему в лицо. Он крутился, чтобы не дать мне такой возможности.
Странная возня между тапочками и ботинками, если хотите знать.
Запах самогонки.
Вкус карамельки во рту от моего имени на его губах.
Туалетная вода древесно-кожаного семейства.
Плотная ткань его лацканов под моими ладонями.
Поймала. Загнала в угол.
Смотрела близко-близко, глаза в глаза.
Такие… очень светлого серого цвета с темными прожилками.
– Мирослава. – Он смиренно стоял, не двигался. Губы иронично кривились. Мимические морщинки, будто живые, все время складывались в новый рисунок. – Я же знаю, какое произвожу впечатление и какое – Леха.
– Будет женщина, которая выберет тебя, а не Леху, – прошептала я едва слышно.
Он зажмурился, как от вспышки.
Я отступила.
Дышать было больно.
– У меня только один вопрос, – с трудом выговорила я, возвращаясь в ту реальность, в которой убегала от неприятностей, а не неслась им навстречу со скоростью взбесившегося паровоза. – Как объяснить мое внезапное выздоровление Алеше?
Антон засмеялся, по-прежнему не открывая глаз.
– Ты же врушка, соври что-нибудь.
Вы бы знали, как же мне хотелось поцеловать его в эту минуту.
Но бабушка меня воспитывала иначе.
Для разнообразия я сказала Алеше правду.
Что испугалась всех его бывших.
– Дурочка, – развеселился он, – ты моя любимая девочка, что ты вообразила себе! Но я рад, что ты здорова, и рад, что приедешь. Кстати, помнишь, что это костюмированная вечеринка? Придумаешь, что надеть?
Алеша питал слабость к маскарадам и переодеваниям.
– Придумаю. И зря ты гонял Антона ко мне с апельсинами.
– Вы поругались? Я его еле уговорил проведать тебя.
– Просто ты достал его своими женами.
Еле уговорил?
Ах, что вы говорите.
Значит, напрасно мне тут Антон заливал про родственные связи.
Он все понимал куда больше, чем показывал.
Я завершила перегонку, аккуратно помыла самогонный аппарат и убрала его в кладовку.
Слопала миску малины, к которой почти не прикоснулся Антон.
Воображала себе, какие на вкус его губы.
Мое воображение кружило меня в будоражащем вальсе.
Наташа Ростова, собирающаяся на первый бал, не меньше.
Засуетившись, бросилась в бабушкину комнату, где стояли бесконечные тома русской классики.
Моя бабушка не умела ни шить, ни готовить, зато запойно читала.
Бабушка Ануш не прочла в своей жизни ни одной толстой книжки, зато умела все на свете.
Две идеальные старушки, которые превратили меня в чокнутую девицу.
Листая тома «Войны и мира», я спросила себя: почему бы просто не погуглить? Но это было бы совсем не то!
Вот, нашла: «Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в восемь часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее с самого утра были устремлены на то, чтоб они все: она, мама, Соня – были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака, бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых шелковых чехлах, с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque».
Дымковое платье на розовых чехлах с розанами в корсаже?
Нет, тут нужна тяжелая артиллерия.
Я помчалась обратно на кухню, схватилась за телефон.
– Роза Наумовна, милая моя, мне очень нужно платье Наташи Ростовой! Ну вы же ставили хоть когда-то «Войну и мир»?
Костюмерша Алешиного театра только крякнула, заслышав такое.
– Мирослава, голубушка, но это вам в оперный надо.
– Да не знаю я никого в оперном, а у Алеши сегодня день рождения!
– Ах ты батюшки, ну что за фантазии! Подождите, я вам перезвоню.
В ожидании звонка я трижды намылила себя, оттирая въевшийся под кожу запах самогона. И выскочила из душа как ошпаренная, заслышав трель телефона.
– Мирослава, мчите в оперный, вас там ждут. И быстрее, у них представление вечером, не до вас станет, – деловито сообщила Роза Наумовна.
Я рассыпалась в благодарностях, уже заказывая такси из приложения.
В оперном меня действительно ждала круглая барышня, сама похожая на диву.
Она схватила меня в охапку и потащила в пыльное закулисье, где топорщились парча и перья, воздушным облаком висели пачки балерин, пахло затхлостью и искусством.
– Имейте в виду, – тараторила она, – что «Ростова» уже семь лет в архиве, я не уверена, что реквизит еще моль не сожрала. Будете пахнуть нафталином, тут ничего не поделать. Предупредили бы заранее, я бы хоть проветрила платье. А «Иоланта» вам не подойдет, тоже красивое? И такая трогательная… Осторожно, шпаги из «Бержерака»… Я, к слову, видела вашего мужа в «Дяде Ване». Ну почему он не взялся за Астрова?
– Вот, – подхватила я, восторженно глазея по сторонам, – и я ему говорила. Из Алеши получился бы потрясающий Астров, на пике безнадежной страсти и страданий.
– Сюда. – Мы протиснулись сквозь ворох цыганских юбок и наконец добрались до стойки с чехлами. – Ростова, Ростова, первый бал, первый бал, – бормотала моя дива, перебирая чехлы. – Даже не знаю, что делать с грудью. У Богичевой-то грудь, на нее же кроилось. А у вас что?
– Затянем как-нибудь? – спросила я с робкой надеждой. – Велико – не мало.
– Вы и правда чем-то похожи на Наташу, одна фактура. Вот оно.
Она осторожно извлекла из чехла розовый шелк в белой дымке.
Частенько театральные наряды шились абы из чего, издалека все равно не видно, лишь бы блестело. Но это платье было что надо. С розанами в корсаже, чин по чину.
Я завизжала, разогнав по углам пыль.
Дива рассмеялась и увлекла меня в гримерку.
Затягивать и сооружать a la grecque, что бы это ни значило.
Алеша отмечал день рождения с размахом.
Он вообще любил всякие праздники, шампанское и восхваления.
Очень жалел, что скоморохи вышли из моды.
Я прибыла с легким опозданием – платье все-таки пришлось подгонять в груди, вариант запихать в лифчик носки я сочла оскорбительным. Хотелось верить, что сырая поспешная наметка продержится до конца вечера.
Туфли у меня были свои – светлые лодочки почти без каблуков. Украшения – бабушкины, она была еще той кокеткой. На голове
