— Что это за детский сад?
Она пожала плечами.
— Я хожу туда по четвергам.
— Каждый четверг?
— Да.
— И как давно?
Она сжала руки.
— Третий год.
— Но Бога ради, почему?
Талли снова пожала плечами.
— Все воспитатели слишком взрослые. Детям нужен кто-то помоложе, чтобы было с кем играть.
Робин с нежностью дотронулся до ее волос.
— Они любят тебя.
— Ты же не знаешь, во что мы играли. Я была злой колдуньей, а они ловили меня, чтобы убить.
Робин улыбнулся.
— Я вижу, ты любишь детей, Талли.
— Да, два часа в неделю. Я люблю чужих детей, — сказала она, убирая голову из-под его руки.
Робин прокашлялся.
— Послушай, прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Пожалуйста, давай будем опять встречаться, и если ты не захочешь рассказывать мне о чем-то, я не буду спрашивать. Ты можешь диктовать условия, Талл, только не бросай меня.
Талли была ему рада. Она скучала по нему, но в то же время была уверена, что ему время понять кое-что.
— Робин, я рада, что встречаюсь с тобой, — сказала она. — Ты мне нравишься, ты — хороший парень, но придется тебе усвоить некоторые вещи. Первое — я не люблю говорить о своих делах. И второе… — Талли подыскивала подходящие слова, — второе — это то, что наши отношения всего лишь эпизод.
Увидев его застывший взгляд и убитое лицо, она сглотнула комок в горле. «А чего он, собственно, ждал? — подумала она. — На что, черт возьми, он надеялся?»
— Ну что, Робин?
— Почему эпизод, Талли?
— Потому что, Робин, у меня есть планы. Свои планы.
«И ты в эти планы не входишь».
— Планы? — невесело переспросил он.
— Да. Ты же знаешь, это мой последний школьный год. Скоро мне будет восемнадцать. И я собираюсь каким-то образом устраивать свою жизнь.
— Каким образом? Танцуя?
Талли покачала головой.
— Нет. Танцы, соревнования, изматывающие выступления — это не жизнь, во всяком случае, для меня. Это все равно что сменить одну тюрьму на другую. Нет, я люблю танцевать, я танцую сколько себя помню. Можно даже сказать, — она чуть улыбнулась, — что танцы были моей первой страстью.
— Здесь нечем гордиться, Талли, — сказал Робин.
— А кто гордится? — сказала она, защищаясь. — Я не горжусь этим, просто говорю то, что есть.
— Так докажи это.
— Нет, — сказала она. Я не хочу оказаться из-за этих танцев в ловушке. — Она стиснула руки. — Классический танец — не моя стихия, а любой другой подразумевает раздевание.
«А я не хочу ни перед кем раздеваться». Она так и не решилась разменять стодолларовую банкноту, которую выиграла, сняв блузку на танцевальном конкурсе в «Тортилла Джэка».
— По-моему, ты в принципе избегаешь ловушек — каких бы то ни было, — сказал Робин.
— Ты прав.
Робин поинтересовался, что же является предметом ее устремлений.
— Колледж, — ответила она.
— Допустим. Колледж — это хорошо, — сказал он. — И как ты себе это представляешь?
Она вздохнула.
— Мы с Дженнифер послали заявления в Стэнфорд. Правда, у меня не Бог весть какие отметки, и я, конечно, ни за что не поступлю…
Робин перебил ее.
— Стэнфорд, — проговорил он. — Это заведение староанглийского образца. Где он находится?
— В Калифорнии, естественно.
— В Калифорнии! — воскликнул Робин. — Понятно. И чем же ты планируешь заниматься в этом Стэнфорде?
— Если бы ты дал мне досказать, я бы сказала тебе, что мне никогда туда не поступить. Но наш американский бог, видно, обитает где-то неподалеку, так как мои документы приняты на рассмотрение. Я получу степень и работу, буду танцевать по выходным и смотреть на океан, — сказала Талли.
— Степень кого?
— Да кого угодно. Не все ли равно? Степень.
— А что Дженнифер?
— Джен собирается стать врачом. Педиатром. Или детским психиатром.
— И Дженнифер тоже этого хочет? Я хочу сказать, поехать в Калифорнию?
— Конечно, хочет, — сказала Талли, — она и предложила мне это.
— О, ну тогда, скорее всего, так оно и будет, — согласился Робин, отвернувшись от нее и глядя в боковое окно. — Скорее всего, так и будет.
Талли притихла.
— Я все понял, — сказал Робин. — Но тогда зачем тебе встречаться со мной? Или я нужен тебе только для того, чтобы как-то перебиться до следующего года?
— До следующего года? Я не загадываю дальше чем на неделю.
— Да, сказал Робин. — О да, конечно, — язвительно согласился он, ударив кулаком по рулю. — Конечно. Так скажи же мне, Талли, кем ты хочешь быть там, в Калифорнии, когда станешь взрослой?
— Предпочитаю не загадывать, — ответила Талли.
глава четвертая
ЗИМА
Ноябрь 1978 года
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что вы с Талли собираетесь в Калифорнию? — спросила Линн. Тони оторвался от жареной говядины.
— Только то, что сказала, — ответила Дженнифер. — Мы хотим поехать в Калифорнию. Мы собираемся в Калифорнию.
— О чем ты говоришь? — сказал Тони. — Ты собиралась в Гарвард. Я думал, все уже решено.
Дженнифер покачала головой.
— Мы приняты в Стэнфорд. И именно туда мы поедем.
Линн и Тони обменялись долгим взглядом. Потом Линн сказала:
— Дженни Линн, дорогая, чья это идея? Талли?
Тони повысил голос:
— Конечно, Талли! Талли, Талли, Талли! Мне надоело все время слышать это имя! — Он повернулся к жене: — Я говорил тебе, что она от дурного семени! — А потом к Дженнифер: — Чего ты хочешь, Дженнифер? Чего ты-то хочешь?
— Я хочу поехать в Калифорнию, — упрямо ответила Дженнифер.
— Черт! — вспылил Тони, бросая вилку. Она упала с громким звоном, и у всех троих загудело в ушах. — Я не позволю этой девчонке делать из тебя неудачницу, Дженнифер! Я не позволю этой девчонке превратить тебя во вторую Талли.
Линн попросила Тони сбавить тон. Дженнифер отодвинула прибор и сложила руки на коленях.
— Папа, поехать в Стэнфорд — не значит стать неудачницей. Совсем не значит.
Линн и Тони еще что-то говорили, сначала горячо и страстно, потом медленнее, притворяясь благоразумными. Дженнифер полностью выбыла из разговора и наблюдала за родителями, спорившими, кто из них виноват в том, что такое случилось с их Дженнифер.
— Ты вечно шушукаешься с ней! — кричал Тони.
— Вот именно, а ты никогда с ней не разговариваешь! — отвечала Линн.
