Внезапно я увидела дом — это была каменная лачуга, приютившаяся у подножия холма на противоположном берегу реки.
— Что это там? — спросила я.
— Там укрываются альпинисты или обычные туристы, как мы с тобой, когда погода портится.
— Как у нас со временем?
— Пока успеваем, — ответил Синклер.
Еще какое-то время я шла молча, а потом призналась ему:
— Я проголодалась.
Синклер посмотрел на меня через плечо и улыбнулся.
— Вот дойдем до той лачуги, — пообещал он, — и поедим.
Чуть позже мы лежали, растянувшись на густой траве. Синклер вместо подушки положил под голову свой свитер, а я легла затылком ему на живот. Я смотрела в пустое синее небо и думала, что быть двоюродными родственниками довольно странно — время от времени мы были близки, как родные брат с сестрой, но порой между нами чувствовалось какое-то напряжение. Наверно, это потому, что мы уже не дети… Потому, что Синклер казался мне необычайно привлекательным, — и все же это не полностью объясняло то инстинктивное отчуждение, которое я испытывала, словно где-то в подсознании у меня прозвенел тревожный звоночек.
Муха, или мошка, в общем какой-то жучок сел на мое лицо, и я смахнула его. Насекомое, отлетев, через несколько мгновений приземлилось на меня снова. Я сказала:
— Черт тебя побери!
— Черт побери кого? — послышался сонный голос Синклера.
— Да муху.
— Где?
— На носу у меня.
Он опустил руку, чтобы отогнать муху. Его пальцы легли на мой подбородок и остались там.
— Если мы уснем, — пробормотал он, — то разбудит нас Гибсон и вся команда спасателей в полном сборе, которые не преминут прочесать тропу, чтобы найти нас.
— Мы не уснем.
— Почему ты так уверена?
Я не ответила; я не могла сказать ему о своем внутреннем напряжении, о том, как что-то сжималось у меня в животе от прикосновения его руки… Я не понимала, что именно было тому причиной — сексуальное желание или страх? Страх — это слово казалось совсем неприменимо к Синклеру, но теперь в подсознании у меня всплыл разговор, который я услышала ночью, и мои мысли снова устремились в это русло и закрутились, как собака над старой и безвкусной костью. Я сказала себе, что мне непременно следовало поговорить с бабушкой сегодня утром, прежде чем уезжать. Одного взгляда на ее лицо мне было бы достаточно, чтобы понять истинное положение дел. Но бабушка так и не спустилась в гостиную до нашего отъезда, а раз она спала, то я не хотела ее будить.
Я нервно вздрогнула, и Синклер спросил:
— В чем дело? Ты как натянутая струна. Тебя, должно быть, что-то мучает. Какое-то тайное переживание или, может, чувство вины?
— Из-за чего же мне чувствовать себя виноватой?
— Это ты мне расскажи. Вероятно, из-за того, что ты бросила папочку?
— Отца? Ты шутишь.
— Хочешь сказать, что ты была счастлива, когда наконец стряхнула с пяток калифорнийскую пыль?
— Вовсе нет. Но отец в настоящий момент ни в чем не нуждается, поэтому мне не из-за чего испытывать чувство вины.
— Тогда должно быть что-то другое. — Подушечка его большого пальца легко скользнула по моей щеке. — Я знаю, здесь наверняка замешан страдающий от безнадежной любви юрист.
— Кто?! — Мое изумление было искренним.
— Юрист. Сама знаешь, хитрая Ранкеллур.
— Ты ничего не добьешься, цитируя Роберта Льюиса Стивенсона… Я по-прежнему не понимаю, о ком ты говоришь.
Но я, разумеется, понимала.
— О Дэвиде Стюарте, моя милая. Ты разве не заметила, что вчера вечером он просто не мог оторвать от тебя глаз? Он смотрел на тебя в течение всего ужина, с эдаким сладострастным блеском в глазах. Должен признать, что ты вчера была действительно лакомым кусочком. Где ты взяла этот роскошный восточный наряд?
— В Сан-Франциско… Что за глупости ты говоришь?
— И вовсе не глупости… Тут и слепому видно. А тебе улыбается мысль быть любовницей старика?
— Синклер, он не старик.
— Я предполагаю, что ему лет тридцать пять. Но он такой надежный, моя дорогая. — В голосе Синклера появились медовые нотки, как у какой-нибудь престарелой дамочки. — И такой хороший молодой человек.
— Ты все глумишься.
— Да, я такой, — и, не меняя тона, он добавил: — Когда ты возвращаешься в Америку?
Этот вопрос застал меня врасплох.
— А что?
— Просто интересно.
— Через месяц?
— Так скоро? Я надеялся, что ты останешься. Покинешь отца и пустишь корни в родном, так сказать, краю.
— Я слишком сильно люблю отца и не смогу его бросить. Да и потом, чем бы я тут занималась?
— Устроилась бы на работу…
— Ты говоришь совсем как бабушка. Но я не могу устроиться на работу, потому что я совершенно ничего не умею.
— Ты могла бы работать секретаршей.
— Нет, не могла бы. Всякий раз, когда я пытаюсь печатать, я делаю уйму ошибок.
— Ты могла бы выйти замуж…
— Но я никого не знаю…
— Ты знаешь меня, — вдруг сказал Синклер.
Его палец, поглаживающий мою щеку, застыл. Через некоторое время я села и, повернувшись, посмотрела на него. Его глаза были голубее, чем само небо, но в них абсолютно ничего нельзя было прочесть.
— Что ты сказал?
— Я сказал: «Ты знаешь меня». — Он протянул руку и сжал мое запястье, легко обхватив его своими пальцами.
— Ты же не серьезно.
— Разве? Ну, хорошо, тогда давай представим, что я серьезно. Что бы ты сказала?
— Ну, прежде всего, это был бы практически инцест.
— Чушь собачья.
— И почему я? — Мало-помалу этот разговор начинал мне нравиться. — Ты же всегда считал меня простой, как дважды два четыре, ты мне сам об этом говорил…
— Но теперь все по-другому. Ты теперь не простая. Ты превратилась в прекрасную викингшу…
— …И у меня нет никаких способностей. Я даже не умею составлять букеты.
— А за каким чертом мне нужно, чтобы ты составляла букеты?
— И вообще, мне порой кажется, что у тебя толпы поклонниц по всей стране, которые сохнут по тебе и мечтают, что однажды наступит день, когда ты предложишь им стать миссис Синклер Бейли.
— Может, и так, — ответил Синклер с приводящим в бешенство самодовольством. — Но мне они не нужны. Мне нужна ты.
Я задумалась над этим и, как ни странно, нашла эту мысль интригующей.
— И где бы мы жили?
— В Лондоне, конечно.
— Но я не хочу жить в Лондоне.
— Ты сумасшедшая. Только там и можно жить. Все происходит там.
— Мне нравится за городом.
— Мы будем ездить за город по выходным — я сейчас так и делаю, — навещать друзей…
— И чем бы мы занимались?
