На круглом столе из розового дерева были разбросаны обещанные Эндрю старые журналы. Наклонившись за ними, она ощутила исходящий от дерева лавандовый запах полировочного лака. Публикации в журналах освещали только темы медицины и хирургии. Перевернув несколько страниц и убедившись в том, что большинство материалов ей не понять, а фотографии смотреть и вовсе не стоит, Грир откинулась в кресле.
Сидя в одиночестве в этой старинной комнате и развлекаясь только равномерным тиканьем часов, она постепенно теряла терпение. Подойдя к двери, Грир вгляделась в даль коридора. Где-то здесь должна быть кофемашина. Горячий напиток как раз согрел бы ее. Если Эндрю вернется раньше, то подождет.
Вдоль коридора тянулась череда дубовых дверей. Грир стремительно прошла мимо них и, завернув за угол, обнаружила точно такой же тянущийся вдаль коридор: выкрашенные блестящей краской, кое-где отколовшейся и облезлой, стены отражали свет потолочных ламп. Эта часть больницы казалась ей незнакомой — как, впрочем, и все здание.
Грир подошла к лифту, как раз когда его двери открылись. Из кабины вышли две медсестры в бело-фиолетовой полосатой униформе. Белые накрахмаленные передники, туго завязанные на талии и приколотые к корсажам, шуршали при каждом их шаге.
Та же униформа. Глядя на нее, Грир вдруг вспомнила голос: «Миссис Бэкетт. Миссис Бэкетт. Вы меня слышите? Не шевелите головой — у вас небольшое сотрясение. Все в порядке». Ей отчетливо слышался мягкий тембр голоса женщины, лицо которой оставалось затуманенным. Когда после аварии Грир пришла в себя, первое, что она увидела, была круглая золотая булавка, приколотая к переднику. Потом, вспомнила она, бедро пронзила острая боль, и золотой кружок снова растворился.
— Вы, судя по всему, потерялись. Куда вы хотели попасть?
Грир вскинула голову. Она сглотнула, встретившись взглядом с медсестрой, которая вопросительно и вместе с тем участливо смотрела на нее. На какой-то момент она настолько погрузилась в собственные мысли, что прошлое и настоящее смешались в ее голове.
— Вы кого-то навещаете? — спросила другая медсестра. Переглянувшись, они снова посмотрели на Грир.
Та вымученно улыбнулась:
— Я надеялась найти кофемашину. Не могли бы вы подсказать мне, в каком направлении идти?
— Поднимитесь на один этаж, — одновременно ответили медсестры и рассмеялись, придерживая двери, чтобы Грир зашла в кабину. Она слышала их удалявшиеся веселые голоса, когда нажала на кнопку второго этажа и подняла глаза на освещенную панель.
Через несколько секунд кабина слегка дрогнула. Выйдя из лифта, Грир оказалась в квадратном вестибюле, с трех сторон которого располагались торговые автоматы, а с четвертой — ряд оранжевых пластиковых стульев.
Она нащупала в кармане кошелек и в тот же момент почувствовала, что ноги не слушаются ее. Оглядев помещение, Грир инстинктивно отступила на шаг к замкнувшимся дверям лифта. На висках и над верхней губой выступили капельки пота. Она была здесь раньше? Спокойно. Все помещения в этом месте выглядят одинаково. Грир в нетерпении двинулась к инструкциям на кофемашине и поискала нужные монетки. Нажав на кнопку, она проследила за тем, как бумажный стаканчик выскочил из аппарата, покачался и застыл на месте под наполнявшей его жидкостью.
Грир только поднесла к нижней губе вощеный стаканчик, из которого шел пар, размывающий вид, когда двери лифта разошлись и оттуда выехала молодая женщина на кресле-каталке, подталкиваемом санитаром. Грир отхлебнула кофе и обожгла язык и горло. Закашлявшись, она прикрыла ладонью рот, но не опустила наполнившихся слезами глаз и продолжала следить за женщиной.
— Мне сказали, что я могу забрать его сегодня, — задыхаясь, говорила пациентка. — Жду не дождусь. Прошло всего два дня, а кажется, будто вечность.
Если санитар что-то и ответил ей, то Грир уже не расслышала его. Он вкатил подопечную в другое помещение через двойные двери, которые плавно разъехались и так же плавно сомкнулись.
И тут только она заметила табличку на стене, примыкавшей к дверям палаты: «Отделение преждевременных родов. Посторонним вход запрещен».
Кофе расплескался и обжег ей пальцы. Покачав головой, Грир нагнулась, чтобы поставить стакан на стул, не отводя взгляда от таблички. Почему она сразу ее не заметила?
Этот вестибюль показался Грир знакомым, потому что она точно так же проезжала через него на кресле, причем несколько раз. Невидимые нити воспоминаний о тех днях потянули ее вперед. Медленно касаясь рукой каждой двери, она прошла в следующее, тускло освещенное помещение.
Через окна, расположенные высоко в стене, просачивался сероватый полуденный свет. Вдоль противоположной стены тянулся еще один ряд оранжевых стульев. Продезинфицированное белье, антисептический раствор и пыль, нагретая старыми, не закрытыми щитками батареями, — все это смешивалось и образовывало удушливую смесь запахов. Теперь-то Грир вспомнила все. Она посмотрела вперед и увидела стеклянную стену, с другой стороны которой двигались неясные фигуры. Возвращайся назад. Что это докажет? Ты и так смогла все забыть. Ты стерла это из памяти.
Все два года Грир только и делала, что подавляла чувства. Она резко села на ближайший стул и сжала коленями руки. Всякий раз, когда Кейси просила ее рассказать о случившемся в Англии, Грир неизменно отвечала, что не может. Она не стремилась избежать правды, просто над событиями тех недель образовалась ракушка, которая преграждала ей путь к воспоминаниям. Когда она решилась вернуться сюда, запертая часть ее мозга потребовала выхода. Она распахнула дверь и дала воспоминаниям выбраться, но освободит ли это ее саму или только уничтожит хрупкий мир, заключенный ею с настоящей жизнью?
Услышав голоса, Грир вжалась в спинку стула. Если кто-нибудь заметит ее и спросит, что она тут делает, ей придется уйти. Хоть ей и не хочется оставаться здесь, но она не может уйти, пока не может.
Грир вспомнились оглушительный грохот, визг резиновых покрышек, после чего — не менее оглушительная тишина. В последний раз навещая Коллин ранним утром того дня, когда той не стало, Грир в каждой частице воздуха вокруг них ощущала присутствие Колина. В палате для новорожденных малышку вытащили из инкубатора и дали подержать матери. Такую крошечную. Сквозь полупрозрачную кожу ребенка бился быстрый пульс, под плотно сжатыми во сне веками зрачки двигались из стороны в сторону. Ножки, такие же по размеру, как большой палец взрослого человека, свободно шевелились в блеклом одеяльце, из-под которого были видны чудесные клетчатые пеленки, одинаковые у всех недоношенных младенцев. Ее забавные пальчики были невозможно тоненькие и сужались к кончикам так же, как у Колина.
