пытаясь подобрать слова.
— Откуда ты узнал, как меня зовут?
— Из газет, — отвечает Мейсон и быстро делает глоток.
Я киваю головой.
— А каких?
— Где-то читал, — добавляет он.
— Тогда я оказываюсь не в выгодном положении.
Я расслабляюсь в кресле, ожидая, что он мне что-нибудь скажет.
— Возможно, скорее всего.
Он ухмыляется, ослепительная улыбка добавляет ему очарования. Стараюсь не поддаться его обаянию, но я в его власти, когда он так смотрит на меня. Я пытаюсь зацепиться за факты и излагаю веские причины, по которым мне нужно держаться подальше.
Я уязвима.
Никогда не делала этого раньше.
Не уверена, что меня это устраивает.
А такой человек, как Мейсон, может меня уничтожить. Много раз.
— Ну, все, что я знаю о тебе, что ты немного игрок, — говорю я, удерживая его взгляд.
— Да, раньше был.
— Был?
Я смотрю на него сквозь ресницы, не веря ему. Между нами постоянно растет напряжение. Он горяч, и мне хочется подойти к нему поближе, но я знаю, мне нужно держаться подальше от него.
— Серьезно. Раньше я был таким, но потом встретил кое-кого.
— О, — я удивлена его признанием, и внезапно чувствую, что должна спросить его, спит ли он с кем-нибудь еще.
— Она ушла, так что ничего серьезного, — отвечает он на незаданный мной вопрос, и я благодарна ему за это. — Это изменило меня.
— Значит, теперь, если ты хочешь кого-то трахнуть, то приглашаешь на ужин.
Глубокий грубый смешок вырывается из его груди и то, как он улыбается мне, что-то делает со мной, заставляя чувствовать себя грязной.
— Не совсем так, — его глаза горят, и он облизывает нижнюю губу, когда добавляет: — С тобой — да.
Я тяжело вздыхаю и смотрю на свой почти доеденный ужин.
— Я хочу забрать тебя, привезти домой и трахнуть.
Он смотрит мне в глаза, очень спокойно произнося эти слова. Я борюсь с желанием осмотреть зал, заполненный гостями и парочками, чтобы убедиться, что нас никто не слышал. Тело горит от мысли, что он будет делать это снова и снова. Но из-за его слов, что он заберет меня… Кажется, что все это серьезно.
— Я чувствую … Я не знаю, что чувствую.
— Что случилось? — спрашивает он.
— Мне больше не нравится выходить на улицу, — Я выпаливаю эти слова и ощущаю подступающую тошноту.
— Тебе не нравится выходить?
— Я начинаю беспокоиться из-за того, что случилось, о чем, возможно, ты читал.
Он молча пристально смотрит на меня, хотя в его глазах вспыхивает понимание.
Я не хочу говорить это вслух и жду, когда он заговорит, но он молчит.
— Просто, — мой голос становится напряженным, и я задыхаюсь от слов, но только на мгновение «мой муж умер, и мне трудно справиться со всем этим, потому что мы были…»
— В газетах? — спрашивает он
— Да. Трудно видеть людей, а мужа уже нет. Для меня это трудно. Такое ощущение, что с моей груди сняли тяжесть. — Я не знаю, как справиться с ожиданиями людей.
Слова Мейсона звучат жестко, словно приказ:
— К черту их ожидания.
Я потрясена тем, насколько прямолинеен Мейсон. Не думаю, что он понимает.
— Я просто не хочу расстраивать людей или…
— К черту их.
Я смотрю на него, думая, что он не может говорить это серьезно. В его глазах отражается такая сила, что я невольно вздрагиваю, а его крепкие мускулистые руки напряжены. Он касается щетины на подбородке и кажется немного расслабляется, но я все еще застигнута врасплох. В основном потому, что я хочу ему подчиняться. Хочу принять каждое его слово, будто это закон, и склониться перед ним.
— Ты имеешь право чувствовать и делать все, что хочешь. Это никого не касается. Их восприятие тебя — это их ответственность. Не твоя.
Я делаю глубокий вдох, ненавидя себя за то, что он не понимает.
— Может быть, я просто поверхностная.
Я не хотела произносить это вслух, но сказала. У меня перехватывает дыхание, и я снова беру пустой бокал. Прежде чем я успеваю закатить глаза или от досады хлопнуть им по столу, мне на помощь приходит официант с бутылкой Шардоне в руке.
— Я пока не хочу никуда двигаться. Просто не готова.
— Это потому, что ты его любила? — спрашивает Мейсон.
Его лоб прорезают морщины, а брови нахмурены. Он даже не может посмотреть мне в глаза.
— Я любила своего мужа, но не поэтому.
Делаю глоток вина, уставившись в бокал.
— Просто не знаю, как не чувствовать себя виноватой из-за того, что у меня все в порядке.
Произнести эти слова оказалось не так уж сложно. С Мейсоном приятно разговаривать. Не знаю почему, но это так.
— Так с тобой все в порядке? — спрашивает меня Мейсон, и он настолько искренен в своем беспокойстве, что я протягиваю руку через стол и беру его за руку, успокаивающе поглаживая костяшки его пальцев
— Иногда лучше, чем обычно, но мне трудно, потому что я жила без него не так уж долго.
Мейсон берет меня за руку, сжимая и открывая рот, собираясь что-то сказать, но ничего не произносит. Я тяжело вздыхаю, понимая, насколько глубоким стал наш разговор.
— Прости, — говорю я, качая головой и убирая руку. — Я не хотела…
— Перестань извиняться, — произносит Мейсон таким тоном, что все мои тревоги исчезают. — Это же я задавал тебе вопросы, помнишь?
Я киваю головой и тихо отвечаю, хотя не помню, как начался разговор.
— Скажи мне что-нибудь, что заставит меня улыбнуться, — говорит он.
Улыбка расползается на моих губах при мысли о том, что он улыбается мне.
— Ты очень красивый мужчина. Просто очаровательный. Очевидно, успешный.
Я слегка наклоняюсь, приходясь кончиками пальцев по его костяшкам.
— И мне очень, очень понравилось вчера вечером, — добавляю я.
Я выполняю свою задачу и откидываюсь на спинку стула, глядя на его красивое лицо.
— Я рад, что тебе понравилось. — Он не сводит с меня глаз, пока мы оба делаем по глотку. — Мне бы хотелось, чтобы ты осталась сегодня утром.
Я чуть не давлюсь вином, но, к счастью, сдерживаюсь, проглатываю его и беру себя в руки.
— Насчет этого…
— Думаю, завтра утром ты наверстаешь упущенное, — говорит он так, словно это утверждение, но я слышу во фразе вопрос.
Еще одна ночь с Мейсоном Тэтчером.
— Я же сказала, что просто хочу оторваться, — говорю я и ему, и себе.
