идиотическим зрителям природу месячных?
– А если мне такую придется ставить, то как? У меня же не заживет из-за сахара…
Так, всё. Финиш. Сашка больше не может видеть этот расфокусированный, будто внутрь себя смотрящий взгляд. И то, как он перебирает пальцами по подоконнику. С ним уже несколько раз случалось подобное. Однажды после разговора с Зариной по телефону. Черт ее знает, что она ему сказала, Сашка принципиально вышла во двор, чтобы даже случайно не подслушать. Но потом он дня два вот так внутрь себя смотрел, на вопросы отвечал невпопад, медитировал на окошко и молчал. Другой раз на его день рождения. Первый день рождения не на сцене, не в Москве. Когда никто не позвонил. Оба раза закончились плохо – жестокими приступами астмы и скачками сахара. И сегодня Сашка не хочет повторения этого сценария.
– Ну-ка вставайте! – Она решительно подходит к нему и вопреки собственным принципам берет за плечи, понуждая подняться. – Вставайте, вставайте. Идите переодевайтесь, куртку потеплее наденьте.
– Зачем еще? – возмущается он. – Куда ты собралась? Дождь на улице.
– Ничего страшного, вы сами утверждали, что не сахарный. Пройдемся до почты, мне извещение пришло, надо посылку получить.
– А я тебе зачем? Не хочу я никуда идти в такую погоду.
– Посылка тяжелая, я не дотащу.
Запрещенный прием, да. Но он же у нас рыцарь?
– И к чему такая срочность? Завтра бы сходили, – ворчит он, но поднимается.
Сашка идет за ним по пятам. Пока он роется в шкафу, сообщает нейтральным тоном:
– У меня к вам огромная просьба, Всеволод Алексеевич. Не смотреть и не читать никаких околомедицинских ужасов. Вы знаете, что такое синдром третьекурсника?
Мотает головой.
– Это когда на третьем курсе у студентов меда начинаются профильные предметы и они разом обнаруживают у себя признаки всех болезней, которые изучают. К пятому курсу все проходит. Когда вы смотрите или читаете всякую ересь, вы оказываетесь на месте третьекурсника. Зачем оно вам надо? Спрашивайте у меня.
– Я и спрашиваю! А ты злишься!
– Господи, да я не на вас злюсь! А что вы ту синюю толстовку отложили? Наденьте ее, она чистая. И теплая. С белой курткой будет идеально. Так вот, я не на вас злюсь. А на тех, кто поселил в вашей голове столько тараканов. Ну какие еще трубки? С чего вдруг? Трахеостомия не имеет никакого отношения к астме. Проще говоря, если спазм в бронхах, нет никакого толка делать дырки в трахее. Шикарно смотритесь. И обувь непромокаемую. Вон те ботинки у вас самые крепкие, мне кажется. Всё, жених. Я пойду тоже переоденусь.
Вроде бы пришел в себя, стал реагировать на раздражители. Сашку все еще потряхивает. Ну в конце концов, она не на психотерапевта училась! У нее за плечами общий курс психиатрии, прослушанный вполуха как абсолютно ненужный и неинтересный. Как ей тогда казалось. В юности нам свойственно ошибаться.
На улицу Всеволод Алексеевич идет без особого энтузиазма, сырость ему не нравится. Но больше не ворчит. Галантно открывает над ними зонтик, один на двоих. Он намного выше, поэтому зонт сподручнее держать ему. Свой зонт Сашка найти не смогла.
– А что за посылка? К чему такая срочность?
– Сладости ваши пришли. Помните, мы на сайте выбирали?
– Что ж ты сразу не сказала?!
Вот, тут же появилось настроение на почту топать. И даже шаг прибавился. Сашка едва за ним поспевает. Хорошо хоть настояла на ботинках, лужи обходить ниже его королевского достоинства.
В местных магазинах выбор сладостей для диабетиков ограниченный, бесконечные батончики, похожие на замазку, и банальные леденцы. Сашка их тоже ест, за компанию. Дрянь редкостная. Поэтому приходится заказывать через интернет всякие вкусности. И посылка пришла как нельзя кстати – и из дома его вытащила, и чай со сладостями ему не помешает для поднятия жизненного тонуса.
Чтобы оставаться под защитой зонта, Сашке приходится идти вплотную к Всеволоду Алексеевичу. Она слышит его дыхание, машинально отмечая, что все нормально, в пределах его нормы. Без свистов и сипов. То есть причина всех мрачных мыслей исключительно в Доброве. Может быть, оберегать его от печальных новостей? Ну да, и вообще от жизни оберегать. Отобрать телефон, отключить интернет, пусть сидит в гетто собственных мыслей. Быстрее с ума сойдет. Молодец, Сашенька. Гений психотерапии. Доктор Фрейд рыдает от зависти вместе с доктором Менгеле.
– Если ты возьмешь меня под локоть, идти будет удобнее, – спокойно говорит он.
Сашка хочет возмутиться, но у него такой уверенный тон, а у нее не находится ни одной убедительной причины отказаться. Приходится взяться за его локоть. Так и правда удобнее. И даже теплее.
– Всеволод Алексеевич…
– М-м-м?
– А помните, вы в девяносто девятом клип сняли, где летали на истребителе? Это ведь не монтаж был, да? Вы действительно летали?
– Летал. Планировался монтаж. Я должен был просто посидеть в кабине и всё. А летчики предложили по-настоящему всё сделать. Хотя полеты на истребителях даже профессионалы прекращают в сорок пять. А я был уже постарше. Лет на много. Но какой-то кураж охватил. Потом, когда взлетели, пожалел. Давление бешеное, глаза на лоб лезут в буквальном смысле. Меня вторым пилотом посадили, считай, что пассажиром. А первый пилот как начал фигуры пилотажа показывать: бочка, мертвая петля. Куда там американским горкам.
– А клип получился шикарный, – хихикает Сашка. – Вы такой задумчивый, рассекаете небо.
– Ага, задумчивый. Ты бы видела, что потом было. Как я два дня с унитазом расстаться не мог. Обнимал его как родного.
– А правда, что вы начали летать в Израиль, когда это еще было очень опасно? Во время военного конфликта?
– Саш, летать всегда опасно. Самолеты падают. А поезда сходят с рельсов.
– Ну, в Израиле тогда еще и стреляли.
Всеволод Алексеевич неопределенно пожимает плечами.
– От судьбы все равно не уйдешь.
Сашка кивает. Она нашла подтверждение своим мыслям. И рассказам других артистов, которые всегда утверждали, что Туманов фаталист. И явно знает какую-то тайну, другим не доступную. Считали его чем-то вроде талисмана. Мол, если страшно лететь, лети с Тумановым и ничего не случится. Он всю жизнь летал, плавал, ездил на чем угодно и куда угодно, не рефлексируя. Не побоялся сесть в истребитель. Пел в горячих точках. И теперь этот человек боится задохнуться ночью в собственной кровати. Где логика? Или в этом логика и заключается? В своей кровати особенно обидно. После стольких абсолютно безбашенных лет.
Он идет неторопливо, но в его спокойном шаге не старческая немощь, а чувство собственного достоинства. Большинство прохожих в такую погоду смотрят под ноги, а
