– А сейчас легкий? Ты поэтому из дома сбежал? Брось, Юрка.
Открываю и закрываю рот, отчаянно хватая воздух. Что значит – пара-тройка лет? Что это значит? Мы женаты гораздо дольше. Это что же выходит…
– Повторюсь. Тебя не должно это волновать! Я люблю жену. А ошибки совершают все, Лена. Ты – ошибка, о которой я очень жалею.
– Ошибка, – тянет эта сука сладким голосом. – Ошибиться можно один раз, Юр. А мы сколько с тобой были вместе? Год? Полтора?
– То, что я тебя иногда драл, не говорит о том, что мы были вместе! Все, Лен, давай… Нам еще работать. Выметайся, и чтобы я больше не слышал ничего подобного.
Я отмираю в этот самый момент. Невольно делаю шаг назад. Едва не свалившись с лестницы, успеваю ухватиться за перила. Тело немеет, становится непослушным, на то, чтобы сдвинуться с места, уходят остатки сил. В каком-то странном отупении я спускаюсь вниз. Я и забыла, что у Елены квартира аккурат напротив Георгия.
Боже мой. Это как? Это… Что теперь? Тоненький жалкий голосок внутри нашептывает, что Юра молодец, Юра не воспользовался приглашением. И я истерично всхлипываю, потому как, боже мой, какой бред! Какая разница, как он повел себя сейчас, если мне, один черт, изменили?
Я сажусь за руль. Я еду домой. Я, кажется, умираю.
ГЛАВА 16
ГЛАВА 16
Он выскакивает под колеса откуда-то из кустов. И хоть я успеваю в последний момент с визгом затормозить, сердце стынет от ужаса. А если бы я ехала чуть быстрей? Вылетаю из салона, вытираю слезы предплечьем. Да только и успеваю, что проводить глазами стремительно отдаляющуюся спину нырнувшего в заросли на другой стороне дороги мальчишки. Ему хоть бы хны – даже не задела, он, может, вообще не понял, что за ужас с нами мог приключиться! А мне, кажется, конец. Ноги подкашиваются. Чтобы не упасть, вцепляюсь в открытую дверь, сгибаюсь и, как астматик, хватаю ртом воздух. Наверное, это все же когда-то должно было случиться. Учитывая, в каком состоянии я в последнее время сажусь за руль. И хорошо, что обошлось, да. Но вряд ли стоит испытывать судьбу еще раз. Тогда как быть? Тупо моргаю. В защитной реакции мозг отключился полностью. Ничего не соображаю. Хочется схватить себя за шкиряк и встряхнуть. Эля, блин, соберись! Что ж ты за тряпка такая? Моргаю, прикладываю дрожащие пальцы к вискам. Так, кажется, лучше… Что мне надо? Надо вызвать такси. А чтобы это сделать, свою машину не мешало бы где-то припарковать. Забираюсь обратно в салон. Завожу мотор. Ползу к стоянке больничного городка со скоростью раненой черепахи. Время позднее, и на стоянке медгородка полно свободных мест. Отстегиваю ремень, да так и застываю вполоборота, с ненавистью глядя на злосчастный букет. И вот тогда меня окончательно срывает. Поскуливая, как щенок, вываливаюсь из салона, оббегаю капот, высыпаю цветы из коробки под ноги и с остервенением их топчу. Происходящее со стороны, наверное, выглядит сущим безумием. Но я в таком аффекте, что и этого мне кажется мало! Для усиления эффекта я возвращаюсь за руль, сдаю назад, и снова еду вперед, закатывая розы в асфальт. Вперед, назад и снова вперед… Цветы мертвые, да. Цветам все равно. А мне так как будто легче.
В себя прихожу от того, что кто-то стучит в окно. Жму на тормоз. Да так резко, что меня сначала по инерции отбрасывает вперед и тут же вжимает в кресло.
– Ты какого черта творишь? Ты какого… – рычит Бутенко, распахивая дверь и осекается, видно, прочитав по моему лицу, что я не в себе, резко меняет тон. – Эльвир, ну ты что? Случилось что-то?
Смотрю на него остекленевшими от слез глазами. Интересно, а Борисыч знал, что Юрка гуляет? Кто из наших друзей знал?! Боже, какая пошлость! Меня тошнит. Сердцем тошнит. Сейчас выблюю…
– Ты знал, что Валов мне изменяет?
Почему-то я уверена, что пойму, если Георгий соврет. Потому я очень, очень внимательно вглядываюсь в его чернючие глаза. И замечаю тот момент, когда они шокированно округляются.
– Нет. Ты уверена? Может…
– Я что-то не так поняла? – всхлипываю и задираю лицо, чтобы опять не зареветь. – Брось. Я, конечно, дура, но не настолько.
Боль в сердце напоминает схватки. Короткий перерыв закончился, и вот он – новый виток агонии. Мне бы выжить в ней. А как? Если не живется.
Прячу лицо в ладонях. Остервенело тру. Бутенко, так и продолжающий стоять рядом, откашливается.
– Давай-ка, девочка, я тебя домой отвезу.
Моей руки касается его огромная лапища. Я вот только сегодня, помнится, удивлялась тому, как он умудряется своими грабарками выполнять настолько ювелирно точную работу в операционной. Ч-черт, опять мысли разбегаются! Надо же…
Бутенко тащит меня за руку, я послушно иду за ним. В следующий раз осознаю себя уже сидящей в его огромном внедорожнике. Довольно стареньком, но ухоженном.
– Я отвезу, – зачем-то повторяет Георгий, стрельнув в меня задумчивым взглядом.
– Отвези. Но не ко мне. Не могу…
– А сын?
– Он с родителями. Я их предупредила, что задержусь. Хотела… А там они, и… – замолкаю, сглотнув. Продолжать нет никакой возможности. Ощущение, что озвучивая это, я еще больше пачкаюсь. Хотя, казалось бы, куда еще? Год, или даже полтора мой муж приходил ко мне в постель после другой бабы, а я ничего, дура, не замечала.
Прижимаюсь разгоряченным лбом к стеклу. Не иначе как в приступе мазохизма перебираю в памяти воспоминания о том времени. Получается, они трахались, когда я была беремена? Или все началось раньше? Когда я готовилась к ЭКО? Или когда мы снова и снова пытались забеременеть сами, но ни черта у нас не получалось? И я жрала себя, я себя считала неполноценной… Я мучилась, а он…
Господи, он хотя бы предохранялся?
Колотит. Я задыхаюсь. Позорно всхлипываю, хотя вроде бы даже успела заткнуть рот кулаком.
– Эль, ну что ты? Нельзя так душу рвать.
Конечно. Он прав. Нельзя. Но та рвется в клочья и шмякается под ноги. И вот, казалось бы, что может быть банальнее измены в нашем королевстве? А я совершенно к ней не готова. А я почему-то, дура, была уверена, что Юра выше этого. Хотя бы потому, что он, мать его так, удовлетворен! Я же все ему позволяла… Все вообще. Иной раз вспоминать стыдно. Ее он трахал так же? Или Елена, в отличие от меня, подобного не терпела? А вообще, конечно, удивительно, как измена меняет оптику восприятия. Еще недавно то, что сейчас видится не иначе как грязью, воспринималось совсем не так…
– Приехали.
Машинально киваю. Быстро. То ли обычных пробок не было, то ли я просто выпала из реальности. В каком-то бреду выхожу из машины, недоуменно оглядываюсь по сторонам. Среди вековых сосен виднеется черная крыша уже знакомого дома и лоскут лазурного моря.
– Ты сказала, что не хочешь домой, – поясняет Бутенко, дернув плечом. – Или передумала?
– Нет.
Голос звучит сипло. Будто я орала, как сумасшедшая. Хотя я как раз таки не орала. Возможно, зря. Возможно, выскажи я все, что думаю, Юре, выплесни это все из себя, оно бы меня не убило? Я же струсила. Потому что тогда бы дороги назад уже точно не было, а я… Я все еще не знаю, как без него жить. А я люблю… Люблю мучительно. И эта больная любовь – как яд. Травит, травит, травит…
– Тогда давай в дом? Я что-нибудь приготовлю на ужин.
И Бутенко действительно тщательно моет руки и начинает готовить. А я молча гляжу в окно и попиваю винишко, бокал с которым он мне вручил, стоило только войти. Вручил молча. За это, кстати, ему отдельная благодарность. Не хочу сейчас говорить. Не могу…
Поджимаю под себя ноги, свернувшись в кресле калачиком. Что мне делать? Как дальше жить? Я не понимаю. Юра сказал этой своей, что любит только меня. Но, боже, как можно любить и предавать?! Как можно трахать, размениваться, воровать себя по чуть-чуть у той, кому со слезами на глазах обещал быть верным?
– Ты как любишь? С устричным соусом или с соевым?
Бутенко ставит на стол передо мной большую миску с зеленым салатом. Смотрю на его огромные ладони, запястья, предплечья, покрытые густой шерстью. Перед тем, как приступить к готовке, он закатал рукава на горчичного цвета рубашке и расстегнул пару пуговиц у горла. И да, он и правда ничего. Не в моем вкусе – слишком большой, рука в обхвате – как мое бедро, а бедро – как моя талия, взрослый опять же. Кажется, мы в последний раз отмечали его сорок три? Определенно мне нужно быть более внимательной к друзьям. Ведь я не стала бы за это ручаться…
