Скулю Георгию в губы, не чувствуя, как по лицу катятся слезы. Он прерывает поцелуй, мажет темным поплывшим взглядом по моему лицу и начинает их слизывать языком. Мамочки… Да он же… он… не знаю. Такое ощущение, что Георгий только этого и ждал. Ждал, что я приду. И я теряюсь. В его ласке, в его напоре. Это уже как будто не для меня совсем. И не ради мести. Потому что Жорка прав. Сомнительное удовольствие трахаться, когда мысли все о другом, любимом… И о будущем, которого теперь нет. Тут бы побыстрей счет сравнять, поставить галочку и убежать в свою нору в надежде, что боль отпустит. Но Жорка… И руки его дрожащие. И губы… Нет-нет. С ним так нельзя.
– Не думай, – повторяет он, переворачивая нас так, чтобы я легла.
– Ладно.
Он спускается к груди, берет сосок в рот и, урча, как тигр, которого мне посчастливилось однажды увидеть в одном из заповедников края, начинает нежно посасывать. Растерянно касаюсь пальцами его темных волос. Царапаю шею. Я недавно только бросила Мишку кормить, и соски еще не вернули былую чувствительность. Самой мне этой ласки для удовольствия мало, но раз ему нравится… Почему нет? Лучше думать об этом, а не о том, ласкал ли точно так же мой муж свою любовницу. И снова я всхлипываю. К счастью, Бутенко этот звук принимает на свой счет.
– Чувственная моя девочка. Сейчас еще лучше будет, – обещает он и начинает мягко опускаться ниже. Он же не думает… Широко распахнув глаза, приподнимаюсь. Жорка сгибает мои ноги в коленях, наклоняется и, все так же странно урча, начинает меня вылизывать. А Юра… Юра, кажется, тысячу лет не делал этого. Под предлогом того, что Мишка может в любой момент проснуться, и нам надо трахнуться побыстрей. Всхлипываю. Выгибаюсь, опираясь на локти и пятки.
– Вкусная, невозможно вкусная… Что, маленькая? Хорошо?
А Юрка вообще делал мне комплименты? Да, вроде бы… Непременно с крепким словцом, чтобы усилить эффект. Мне это вроде нравилось. Или я пыталась в том себя убедить? Кажется, я сейчас опять разревусь. Хорошо, что, посчитав свой долг выполненным, Жорка поднимается вверх. Он большой, я говорила, да… Мои ноги расходятся максимально широко, когда он устраивается между ними. Прячу заплаканное лицо на бычьей шее Бутенко. Для себя решаю, что это все будет для него. Потому что вон как его колбасит! А я… Все так, женский оргазм очень сильно зависит от настроения. У меня оно на нуле. Да и не за оргазмом я сюда пришла, господи! А зачем – я уж и сама не знаю. Понимаю только, что не могу его остановить, и не хочу. Пусть.
Помогая себе рукой, Бутенко находит вход в мое тело. И благо, что это очень трепетное, плавное погружение, потому что он для меня великоват. Сосредотачиваюсь на дыхании. Универсальная вещь – и с его объёмом позволяет справиться, и с истерикой. А Жорка… Ох, как он старается! Подбирает глубину, темп, в какой-то момент насильно оторвав меня от своей шеи, чтобы отслеживать реакцию по лицу. Дурак. Ищет в себе причину. И не успокоится ведь. Веду нежно пальцами по его абсолютно мокрой спине. И мысль мелькает, такая страшная мысль… А что если дело вовсе не в моих растрепанных чувствах? Что если Юрка так меня приучил к этой грязи, что я теперь вообще не смогу кончить без шлепка по заднице и развязного трепа в ухо? Я плачу и имитирую, чтобы Жорку больше не мучить. А когда все заканчивается, сворачиваюсь в клубок и тупо гляжу на колышущуюся на воде лунную дорожку. Бутенко водит по моей спине пальцами и все еще тяжело дышит.
– Тебе надо бросать курить. – тихонько замечаю я.
– Да.
– А мне надо в душ. Только где взять силы?
Вопрос решается легко. Георгий тупо сгребает мою тушку и относит в ванную. На руках меня тоже никогда не носили. Странный день. Обиды, о существовании которых я даже не подозревала, прут из меня, как гной из фурункула. Да уж… Не на это я рассчитывала, прыгая в чужую постель.
Стою. Тупо пялюсь на то, как водяная пыль, собираясь в капли, стекает вниз по бетону. Ванная у Георгия красивая. Камень и дерево. А душ просто огромный. Мы влегкую помещаемся в нем вдвоем. И еще остается место для маневра. Жора с любовью намыливает мое тело, споласкивает, быстро моется сам и выходит первым, чтобы подать мне полотенце. А потом еще собирает наши разбросанные по всему дому вещи.
– Там в шкафу где-то был халат.
– Нет. Спасибо. Я уже домой поеду.
– Ладно. – Кажется, или у него правда на щеке дергается нерв? – Может, тогда кофе на дорожку? Я тебя отвезу.
На кофе я соглашаюсь, потому что иначе это будет выглядеть совсем уж некрасиво. Пьем молча. Я только чувствую Жоркин взгляд.
– Что думаешь делать дальше?
Пожимаю плечами. Совесть не позволяет сделать вид, что я не понимаю, о чем он.
– Понятия не имею. Все меняется быстрее, чем я успеваю соображать.
– Простишь?
– Не знаю. Сегодня он ее отшил. И вообще, как я поняла, их отношения давным-давно закончились, но это же было, Жор. И знаешь, что самое похабное? Что от этого предательства мне больней, чем от того, что он предал Мишку. Как так? Я же люблю сына до безумия, а все равно выходит, что свое больнее. Может, я плохая мать? – Растираю ладонями лицо. – Не знаю. Все слишком сложно. Можно, конечно, уйти, громко хлопнув дверью, а куда идти? Я вся в Юрке погрязла, что от меня осталось? Моего. – Поймав себя на том, что уж слишком разоткровенничалась, осекаюсь. – Ладно, что-то я совсем тебя загрузила, прости. Он твой друг и…
– Ты серьезно? – Жорка дергает темной бровью. Опускаю взгляд. Он сидит, закинув щиколотку одной ноги на коленку другой. Залипаю на длинной широкой стопе. Кажется, теперь понятно, чьи гигантские кроксы стоят в ряд в предоперационной.
– Ну, ты же не разорвешь с ним отношения только потому, что… – замолкаю, бровь Жорки взлетает выше. И взгляд наполняется такой, знаете, снисходительной насмешкой. – Ладно, как знаешь. Мне надо ехать. Прости, что втянула тебя в наши семейные дрязги, и спасибо.
Встаю со стула. Касаюсь его руки и даже клюю в щеку.
– Эля, если что, рассчитывай на меня.
Не знаю, о чем он, но уточнять кажется мне неловким. Да и не собираюсь я к нему обращаться за помощью. Бутенко и так сделал для меня слишком много. Только раньше я не задавалась вопросом, зачем это ему. А теперь лезет в голову всякое. Страа-а-анное.
Домой едем в молчании. У меня на разговор просто нет сил, почему молчит Георгий – не знаю.
– Останови возле парка на въезде, ладно?
Лицо Бутенко абсолютно непроницаемо, поэтому я даже сама себе не могу объяснить, почему мне кажется, что ему не понравилось это предложение. С другой стороны, а на что он надеялся? На то, что я позову его на чай в дом свекров? Надо было брать такси и не морочить голову. Но опять же, когда Георгий предложил меня подвезти, я просто побоялась обидеть его отказом.
Машина мягко тормозит.
– Спасибо большое за все. И до завтра.
Хлопаю дверцей, набираю полные легкие густого соленого до горечи воздуха и, не дожидаясь, пока Георгий развернется, начинаю подъем. На отрезке пляжа, который просматривается между двумя стоящими рядом таунхаусами, замечаю странное оживление. Народ с фонариками в руках бегает, суетится. Но я настолько устала, что отмечаю это краем сознания и поднимаюсь в дом.
– Эля! А мы не слышали, как ты подъехала.
– Я на такси. Машину пришлось бросить на стоянке, – не глядя на свекровь, бормочу я.
– А что так?
– Встречалась с подружкой, думала выпить вина.
– В итоге не выпила и машину оставила, – улыбается Любовь Павловна.
– Да нет. Бокал пропустила. Мишка спит?
– Ага.
Наверное, останься у меня хоть какие-то силы, мне бы стало жутко стыдно от того, что приходится врать. Но сил нет. Я опускаюсь на диван и устало прикрываю глаза. Внизу с непривычки немного побаливает. А Юрка, вон, ничего. Не болел… И совесть не мучила. Скотина. Мудак. Ненавижу! Люблю…
– Ты смотри. Спасательная операция все продолжается, – комментирует свекровь, выглядывая в окно из-за шторки.
