глаза выпучиваются, голос становится яростным.
— Ты, блядь, не знаешь…
— Потому что ты из тех, кто смотрит, как кто-то другой режет, не так ли? Из тех, кто зарабатывает, не пачкая рук.
Я останавливаюсь посреди уборки, уделяя ему все свое внимание.
— Конечно, если только ты не изменился с тех пор, как я видел тебя в последний раз.
Его брови сходятся вместе.
— Что, черт возьми, ты, — Грифф ослабляет хватку, наблюдая, как на лице мужчины появляется узнавание. — Но это было… это не… это невозможно…
Вот прямо здесь, первые несколько секунд, когда наши предполагаемые жертвы начинают собирать все воедино, это любимая часть Гриффа. Мой брат рычит, стискивает челюсть, не сводя глаз с труса.
Лично моя любимая часть начинается гораздо позже.
— Кем бы ты ни был — Хьюго Пересом в наши дни или Мишей... Не всех можно обмануть.
Наконец, я вижу это. Страх. Его лицо становится белым, как полотно, на фоне красных брызг, ком застревает в горле. Его взгляд метнулся к двери машины.
Этот человек понятия не имеет, каков на вкус настоящий страх.
Пока.
— Т-ты был заперт, — заикается он, откидываясь на спинку сиденья. — Кроме того, ты был всего лишь ребенком. Ты не знаешь, что ты слышал или видел, пока был там.
Я киваю и продолжаю вытирать нож.
— Да, я полагаю, ты прав. Я мог ошибаться.
Грифф ворчит, затем ударяет Хьюго локтем в живот, когда мужчина пытается расстегнуть ремень безопасности.
— Черт, — стонет Хьюго, сгибаясь пополам.
Похоже, у него не очень хорошая переносимость боли. Мои губы кривятся.
— Может быть, мне стоит позвонить Катерине, — предлагаю я. — Знаешь, перепроверить и все такое.
— Катерина — она была…
— Мертва?
Его взгляд сужается.
— Ты. Ты имел какое-то отношение к тому, что произошло в ночь ее смерти. Не так ли?
Он делает паузу и еще раз смотрит на дверь, теребит ремень безопасности.
— Я слышал, что некоторые люди снова начали исчезать.
— А, ты заметил? Ты был внимателен.
Я склоняю голову набок.
— Как ты думаешь, сколько детей в общей сложности погибло от твоих рук? Сколько невинных душ наполнили Ваши с Катериной карманы?
Я осторожно провожу лезвием ножа по ладони, балансируя на грани разрыва кожи. Капли пота стекают по лбу Хьюго, когда я снова поднимаю взгляд.
И, тем не менее, он свирепо смотрит и сжимает кулак.
— Сколько ты хочешь?
Я поднимаю бровь.
— Я спросил, сколько? Вот в чем дело на самом деле, не так ли? Похитить миллионера и использовать свои рычаги давления, чтобы получить деньги?
В его голосе действительно звучит надежда, когда он переводит взгляд с меня на Гриффа.
Я бы рассмеялся, если бы его слова не заставили мою кровь вскипеть.
— Я думаю, ты упускаешь суть, Хьюго. Твои деньги уже наши.
Феликс получает доступ к счетам всех в нашем списке, включая оффшорные компании, задолго до того, как мы переходим к пункту плана со встречей. Моя работа — получить окончательные подписи, но это детская забава, когда они у меня в подвале.
— То, чего мы хотим, — это то же самое, чего хочешь ты.
Он разражается истерическим смехом.
— Чтобы выколоть твои гребаные глаза?
— Мы доберемся до этого. Я говорю об искусстве. Это то, что вы с Катериной пытались создать с помощью Миши, не так ли? Во всяком случае, это то, что вы рекламировали как истинное и пробужденное искусство.
Он фыркает, хотя из-за страха это звучит так, будто он задыхается.
— Мне было наплевать на ее работу. Я даже не видел этого в половине случаев, так что, если вы ищете какую-то расплату, вы обратились не к тому парню. Я занимался транзакциями, деньгами, и все. Вряд ли я здесь виноват.
Когда я продолжаю молча играть с ножом, проверяя давление лезвия на кожу, он ерзает на своем месте.
— Кроме того, разве ты не слышал? Я известный генеральный директор порнокомпании стоимостью в миллион долларов, а не какой-то невостребованный приемный ребенок вроде вас, ребята. Люди заметили бы, если бы я пропал.
Я приподнимаю уголок губ и наклоняюсь вперед, достаточно близко, чтобы провести острием своего клинка по его переносице. Знакомый прилив адреналина проходит через меня.
— Ты когда-нибудь думаешь о них? О бесчисленных детях, чьи жизни ты украл?
Между нами троими воцаряется тишина, низкий гул автомобиля — единственный звук в воздухе. Вена на шее Гриффа сжимается. Он такой же нетерпеливый, как и я.
— Ни одного дня.
Голос Хьюго неровный и с придыханием, но ему удается улыбнуться. Мои кулаки сжимаются от сдержанности, которая требуется, чтобы не заставить его кричать. У меня дома есть чертовски фантастическая комната для этого.
— Вряд ли они были невинны. Многие из вас. Убегали от системы и сеяли хаос. И к тому времени, когда Катерина использовала их для своей работы, они все равно были практически взрослыми.
Мой пульс бешено колотится.
Хьюго не останавливается, его голос режет уши до боли.
— Ты это знаешь, я это знаю. Если бы она не добралась до них, они бы ушли и стали преступниками, ворами, даже убийцами.
Его губы кривятся, и он оглядывает меня с ног до головы.
— Так что, на самом деле, мы оказывали обществу услугу. Я просто был достаточно умен, чтобы немного заработать…
Нож, все еще прижатый к кончику его носа, скользит по коже, как по маслу, лишь задевая хрящ. Его пронзительный крик восхитителен, даже сквозь окровавленную тряпку, которую я засовываю ему в рот, пока Грифф опускает руки.
— Немного рановато, — бормочет Грифф, искоса поглядывая на меня.
Я пожимаю плечами. Мне не помешало бы поработать над самообладанием.
Свежий поток крови стекает по губам Хьюго, его подбородку, и мой учащенный пульс успокаивается. Когда его голова наклоняется вперед, я хмурюсь. Обычно требуется больше, чем это, прежде чем они теряют сознание. Он был прав в одном — вы действительно не можете сказать, насколько малы чьи-то яйца под костюмом.
Обводя взглядом его лицо, я обдумываю, что именно я хочу сделать дальше с Хьюго Пересом. К какой части тела я хочу перейти.
Этот человек всегда был трусом. Даже я, подросток, мог это видеть. Те первые несколько раз, когда у него не было выбора, кроме как войти во владения Катерины, каждый визит заканчивался одинаково — его голова была зажата между ног, а блевотина покрывала его одежду.
Как и у меня, один день превратился в два, два — в три. Дни превратились в недели. Недели превратились в годы. И так же, как и я, он в конце концов
