рабочим вопросам. До свадьбы оставалось две недели, и Полина понемногу привыкала к мысли о грядущей новой жизни, в которой уже не будет причин общаться с бывшими сокурсниками.
И наконец настал день торжества. От девичника Инга категорически отказалась, хоть Катя и пыталась ее на это подбить, а мальчишник был исключен, так как Алик до свадьбы решил соблюдать «сухой закон», чтобы хоть на банкете позволить себе пару бокалов легкого вина. О «выкупе», разумеется, речи не шло: ребята и и так считали этот ритуал глупым и пошлым в двадцать первом веке, а уж в контексте данного мезальянса он был совсем неуместен.
Поэтому с утра Полине предстояло ехать прямо на побережье Финского залива, где должна была состояться регистрация и праздник. Она равнодушно, почти на автопилоте, оделась и причесалась, купила приличный, хоть и скромный букет белых роз и отправилась на Финляндский вокзал.
Обстановка торжества в целом была скромной и элегантной, как и обещала Инга. Рядом с ней стоял Алик в костюме цвета молочного шоколада и кремовой рубашке — галстуков он принципиально не носил, и на этом Инга не стала настаивать.
После официальной части все сразу сели за стол и начались поздравительные речи. Первыми слово взяли родители невесты, и наконец Полина увидела их воочию. Жарицкие, еще весьма молодые, подтянутые и привлекательные люди, культурно держались и приветливо встретили своих сватов, и все-таки даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, кто здесь хозяин.
Чета старших Кузнецовых, напротив, выглядела растерянной, даже какой-то настороженной, и никак не могла расслабиться. Наблюдая за матерью новобрачного — хмурой женщиной с бледным лицом, втиснутой в явно неудобный брючный костюм, и отцом, который выглядел пожухлой копией Алика, словно красивый, но побитый погодными ненастьями цветок, — Полина сделала вывод, что состояние простой и мирной радости жизни давно было им несвойственно.
— Сейчас, когда Инга выросла, я очень рад тому, что не услышал от нее худших слов, какие только может произнести влюбленная женщина, — заговорил отец невесты. — Это слова «Мама, папа, этот мальчик будет жить с нами». Такие слова становятся приговором, погибелью для молодого мужчины, и ты, наш дорогой Олег, должен всегда это помнить и ценить. Мы смогли вырастить взрослого, самодостаточного человека, который сам принимает решения, сам отвечает за них и ждет того же самого от своего спутника и равноценного партнера. Поэтому вам предстоит именно взрослая совместная жизнь, которая не всегда будет легкой и беззаботной. Поначалу, быть может, вас ждут и претензии, и ссоры, и недовольство от того, что желанное не соответствует действительности. Но со временем вы поймете, что в этом и состоит ценность настоящей жизни, если ваша взаимная любовь выдержит все испытания.
Его супруга присоединилась ко всему сказанному и добавила, что молодожены получат в подарок квартиру, но обустраивать ее будут сами. Инга при этих словах улыбнулась, уже прекрасно видя, каким будет ее собственный семейный дом, — этот рисунок сложился в ее художественном воображении давным-давно. Задолго до того, как она стала учиться графике и живописи, для нее уже был абсолютно неприемлем китч, который любили ленивые, боящиеся перемен люди, цепляющиеся за иллюзию стабильности и покоя и приписывающие банальному потреблению какие-то эстетические ценности. Еда есть еда, одежда есть одежда, у всего в этом мире есть конкретная функция, в том числе и у искусства.
Его функцию Инга видела в посредничестве между земной, материальной жизнью и потайными лабиринтами человеческой психики. Эта тема увлекала ее так, что когда-то девушка думала о карьере врача-психиатра, но потом ей показалось, что она и в качестве художника сможет открыть многое для себя и для общества. И в академическом искусстве, и в авангарде Инга с азартом выискивала самое сложное и запутанное, самое притворное, вкрадчивое и болезненное, желая разгадать душу автора и себя самой через контакт с произведением. Со временем она убедилась, что подлинное искусство не может быть простым и свойским, иначе это уже какое-то примитивное заигрывание с потребителем. Нет, Инга была в какой-то степени дипломатична и считала, что китч тоже имеет право на существование, но только в другой нише и у других людей. В своем доме она не допускала никаких «взрослых игрушек» в виде расписанной цветами посуды, кружевных скатертей, статуэток, гербариев, освежителей воздуха с ароматом «орхидеи и гибискуса», туристических магнитиков, елочных игрушек кислотного цвета и свалянных из ваты Дедов Морозов. Все это, как утверждала Инга, было нужно только маркетологам, и, что греха таить, ее собственная фирма тоже зарабатывала именно на подобной продукции. Но это не мешало ее убеждению, что люди с подлинным вкусом и знанием могут интересоваться только элитарным искусством и подтягивать себя до его уровня, а не тешить себя надеждой, что искусство тоже бывает маленьким, милым и домашним.
Да, у Алика были другие взгляды, и Инга это знала. Но раз уж за несколько лет их не развела его дурная привычка и тяжелый характер, то примирить мужа с обстановкой дома, который он не строил и не покупал, вряд ли окажется сложной задачей, — по крайней мере, так она рассудила. Он пытался донести до нее, что привязанность к красивым и милым предметам досуга является неотъемлемой частью душевного здоровья и внутренней гармонии, но долго не мог понять, что Инге как раз и чуждо все гармоничное и «нормальное». Она считала, что человеческий мозг устроен так сложно и филигранно не ради жизни в тихом болотце, между просмотром телевизора, поливом цветов и походом по магазинам. У нее самой уже созрело множество планов: посетить страны, в которых жили и работали знаменитые художники с душевными расстройствами и по возможности встретиться с кем-то из них лично, изучить международные исследования на эту тему, написать книгу, обзавестись собственным культурным интернет-журналом, а позднее и программой на телевидении. И мужу так или иначе придется ей в этом содействовать, или хотя бы принять как часть жизни те привычки и ориентиры, которые ему не нравятся. А это уже видно по скучающему выражению лица, с которым Алик выслушивает тосты и пережевывает пищу...
Все это время Полина старалась не присматриваться к молодым супругам. Фон из живой музыки и прочих развлечений она как-то пропускала мимо себя и впоследствии уже не могла вспомнить ни блюд, ни культурной программы. Рядом с ней сидел Игорь, который время от времени подливал ей сок, передавал закуски и обменивался какими-то пустячными наблюдениями. Скорее всего, кто-то посоветовал ему взять Полину под опеку для хорошего тона, так как почти все остальные
