Ознакомительная версия.
— Ты читала когда-нибудь Барбару Картленд?
— Нет, а кто это?
— Это писательница такая. Любовные романы пишет.
— Не люблю читать. Утомительное занятие.
— Да, ты права. Утомительное и вредное к тому же.
— Для зрения? — уточнила она.
— Для зрения. И для головы тоже. Голова засоряется всякими ненужными вещами… Тебя, кстати, как зовут?
— Меня Вероникой. А тебя?
Он вздохнул, с трудом подавляя настойчивое желание сказать ей: меня тоже — Вероникой. И, поднявшись, быстро уйти из этого душного зала, не дожидаясь, пока она оценит очередную его глупую шутку и снова начнет смеяться.
— Сергей. Тебе что-нибудь заказать?
— Да, пожалуй… Еще один джин-тоник и фруктовый салат.
— Не много будет джин-тоника? Может, тебе сок взять?
Она скривила губы в презрительной усмешке. Сергей решил не вступать в дискуссию. В конце концов ее дело. Хочет — пускай напивается, только пусть не рассчитывает, что он на своем горбу потащит ее домой. Не на того напала… Он подозвал официантку и продиктовал заказ.
— Любишь пиво? — поинтересовалась девушка.
— Видимо, люблю… Послушай… — Сергей хотел обратиться к ней по имени, но понял, что имя ее уже успело вылететь из головы. — Виолетта?
— Вероника, я же сказала.
— Вероника, — согласился он. — Ты вообще тут просто так сидишь? Или ждешь кого-то?
— Ждала. Кого-то… Ты вполне подходишь.
— Вот как. Польщен, — усмехнулся Сергей и принялся разглядывать ее пристально, не смущаясь и не думая о том, что может смутить девушку своим взглядом.
У него не было склонности судить людей строго, в том числе и таких, как она, раскрашенных во все цвета радуги девушек, одиноко поджидающих в кафе «кого-то». Никогда он не осуждал и не позволял себе относиться с презрением к тем, которые мелькали в его жизни, как бабочки-однодневки, не оставляя после себя даже воспоминания, не затрагивая душу. Он и ценил их именно за это — за то, что в душу не лезли, не пытались усложнить отношения, а просто жили одним днем, одним вечером. Точно так же, как он. Встречались, расставались, забывали друг о друге и шли дальше своей дорогой. Эта Вероника, которая сидела сейчас напротив, была, видимо, из таких. Не ломается, не кокетничает. Вся как на ладони. Знает и принимает заранее то, что завтра утром он уже не будет помнить ее имени…
Хотя, возможно, в глубине души все же надеется. Только теперь он понял, что и сам каждый раз, встречая очередную девушку в своей жизни, надеялся. А провожая ее, испытывал разочарование. Оттого, что снова не откликнулась душа на голос, на взгляд, на прикосновение… Хотя никогда себе в этом не признавался. И только теперь понял и уже не смог отрицать того, что всю свою сознательную жизнь Казановы только ради того и прожил, чтобы однажды остановиться, замереть и увидеть наконец свет в конце туннеля…
И вот ведь как случилось. Остановился, замер, дел свет. Увидел Свету…
И что теперь? Неужели придется идти дальше? бесконечно блуждать во мраке, отмеряя гулкими шагал пустоту, бесконечную пустоту этого заколдованного лабиринта, снова встречая и равнодушно провожая, забыв на следующий день… Жить, согласуясь с требованиями привычного сценария. Но разве есть у него какой-то другой выход? Ведь все так живут. Все, и эта девушка, которая сидит сейчас рядом… Господи, как же ее звали? Виолетта? Виктория?
— Ну что, я прошла фэйс-контроль? — услышал он откуда-то издалека ее насмешливый голос.
Официантка опустила на стол поднос с джин — тоником, фруктовым салатом и высоким стаканом, сверху украшенным густой шапкой из белой пены. «Вероника», — прочитал он на прикрепленном к голубой кофточке официантки, бейджике. Вспомнил, что девушку напротив зовут точно так же. В случае чего можно будет позвать официантку и получить подсказку.
— Вполне, — ответил он, покривив душой, а потом все же добавил:— Только можно было бы чуть поменьше этого… Как там, макияжа.
— Ты считаешь? — невозмутимо ответила она, делая глоток своего напитка, зацепила вилкой зеленый ломтик киви из салата и добавила: — А мне кажется, что так проще жить. С макияжем.
— Не знаю. Тебе виднее, наверное. Я, например, могу вообще не краситься.
— Не представляю, как это возможно.
На этот раз она отреагировала на его шутку спокойно, не стала хихикать — видимо, окончательно поборола смущение первых минут знакомства, в котором сама себе не отдавала отчета.
— Брось. На эту раскраску, наверное, уйма времени уходит. Кстати, чем ты занимаешься в свободное от макияжа время? Я правильно сказал — макияжа?
— Правильно. В свободное от макияжа время я учусь в политехе. На пятом курсе…
Динамики, почти смолкнувшие, внезапно выстрелили децибелами в темноту зала. Теперь девушка напротив открывала рот, как рыба. Сергей не мог разобрать ни слова. Она пыталась перекричать Бритни Спирс, с переменным успехом ей это удавалось. Обрывки доносящихся фраз никак не хотели выстраиваться в определённый смысловой ряд. Она вдруг поднялась из-за стола, подошла к нему, протянула руку.
— Пойдем потанцуем.
Танцевать ему абсолютно не хотелось. Он вообще никогда не отличался пристрастием к танцам, даже когда настроение было отличным, когда нравилась и музыка, и девушка. Сейчас настроение было поганым, музыка казалась отвратительной, девушка — так себе, вообще никакая…
Но она уже тянула его за собой, в глазах у нее светились отблески неоновых огней, прорываясь сквозь пелену тумана, наброшенную на них тоской и одиночеством.
Тоской и одиночеством… Нет, это просто немыслимо — находиться здесь, с ней рядом, танцевать, прижимая к себе, шептать на ухо комплименты, граничащие со скабрезностью, но ничем не сможет помочь ей, потому что и сам находится надо.
Хватит уже мучиться. Мучить себя и ее. Она-то ни в чем не виновата…
— Извини, Вероника, — прокричал он ей в ухо. — Извини меня, но мне уже пора идти. Приятно было…
Он оставил на столе деньги и направился к выходу, с трудом протискиваясь сквозь толпу танцующих парней и девушек, бормоча на ходу извинения. Странно и даже немного дико было представить себе, что еще вчера, окажись он здесь, в этом кафе, все могло бы быть по-другому. Все наверняка получилось бы по-другому. Он бы не напрягался, танцуя с полупьяной Вероникой. Ни о чем не задумывался, прижимая ее к себе. Не мудрствуя лукаво предложил бы ей то, что предлагал обычно всем без разбора…
Жизнь, как поезд, сошла с рельсов и катилась теперь по пути неизведанному. «Под откос», — мысленно добавил он, чувствуя, что ив самом деле бессилен теперь уже что-либо изменить в своей жизни. Вернуть ее на. эти чертовы рельсы. Подкинуть топлива, подтолкнуть посильнее, чтобы покатилась снова она по накатанной дорожке… Нет, не получится уже. Может быть, потом, позже, когда осознание потери станет привычным и больше не будет у причинять ему такой боли.
Ознакомительная версия.
