– А Эстрелла?
– Эстрелле было заплачено. Она знала все с первого же дня. Либо надо было смириться с этим и жить со всеми удобствами, которые ей предоставлял мой стиль жизни, или вернуться туда, откуда она пришла, в хижину с соломенной крышей в мексиканской пустыне. Что бы ты выбрал?
На Терезе начал сказываться эффект бренди. Глаза ее затуманились, и она утонула в низком кожаном кресле.
– Лайла была такой миленькой девочкой. Вся кругленькая и мягкая, с прекрасными глазами и волосами.
Тереза, казалось, потерялась в воспоминаниях.
– Мы никогда не думали об этом больше. Когда пришло время, Карлтон начал пичкать ее гормонами, сделал в Мехико имплантацию грудей и у нее были отличные сиськи. Лайла никогда не жаловалась, никогда не задавала вопросов. Она была счастлива, как маленькая девочка. Большую часть времени мы забывали, что она родилась мужчиной.
– Не очень-то счастлива она была, когда съехалась со мной! Боже, Тереза, ты украла у нее ее пол. Ты сделала ее бесполой. Искалечила ее. Не удивительно, что она ненавидит тебя.
Робби плюнул.
– Да совсем не в этом дело, – взвизгнула Тереза. – Лайла ненавидит меня, потому что я не помогаю ее карьере. Но я-то знаю, чем это кончится. Нельзя быть знаменитой и иметь личную жизнь и тайну. Но теперь все кончено! Я знала, что ее разоблачат.
– Хочешь сказать, тебя разоблачат, ведь ты была автором этой маленькой трагедии. – Робби тоже отпил из своего стакана. – Тереза, ты сделала из Джоанн Кроуфорд мать Терезу.
– Да как ты смеешь! Я что, била ее, привязывала к стулу или кровати? У нее была роскошная жизнь, которой позавидовал бы каждый ребенок.
– Кроме ее личности.
– Ее личности? А как насчет моей? Какая разница для визгливого ребенка, носит он платье или портки? Никакой. А для меня, для моей карьеры – это все.
– Твоей карьеры, – хмыкнул Робби.
– Да, моей карьеры. Без меня у нее не было бы миленьких платьев, больших домов, прислуги, частных школ. Ничего этого без меня. И затем она ушла и послала все это к черту. Не без твоей помощи, добавила бы я.
– Как это она послала все к черту?
– Ей хотелось пойти и стать актрисой. Она не хотела выйти замуж за парня, который бы все понимал и сделал бы ее жизнь проще. Нет, ей приспичило стать звездой. Она сделала это, чтобы соперничать со мной. После созревания. Лайла всегда хотела соревноваться, не интересуясь, как это отразится на мне. Теперь у меня ничего нет. Люди смеются. Никто не понимает. Я уже никогда не буду снова работать. Никогда не пойду на вечеринку.
– Ну а Лайла? Что будет с ней?
– Ничего. Она все еще имеет наследство Керри и получает миллионы, которые делает на этом шоу. А «Эмми»! Надеюсь, они не отнимут у нее «Эмми»!
Зазвонил телефон. Тереза глянула на Робби.
– Это миссис Мак Элрой. Она хочет предупредить меня, что идут врачи, и мне надо впустить их.
В дверь постучали. Тереза допила стакан и встала посреди комнаты. Робби открыл дверь. Вошли два доктора.
– Миссис О'Доннел, – начал старший. Он шагнул к ней и взял за руку. – У нас очень плохие новости. Очень сожалею, мы потеряли его.
Минуту Тереза стояла молча.
– Что значит «потеряли»?
– Лайла Кайл мертв. Он умер во время операции.
Робби издал хриплый звук и пошел к двери, намереваясь уйти. Тереза вскрикнула:
– Робби, не уходи, ты мне нужен! Но он даже не замедлил шаг.
Джан слышала выстрел, видела, как рухнула Лайла, словно марионетка, у которой перерезали нити. Зал замер, наступил тот момент жуткой пугающей тишины, которая позволяла понять, что случилось нечто ужасное. Затем начался крик и визги.
Позднее Джан подумала, что бы она делала, не будь рядом Брюстера. Он увел ее, затем, когда начались крики, давка и толкотня истеричной толпы, он присоединил ее к Шарлин, Дину и Доубу.
– Держите их здесь, – сказал он Доубу. – Я доктор и должен посмотреть, не нужна ли моя помощь.
Мур прошел по креслам на сцену. Доуб держал их всех троих, укрывшись за колонной. Джан смотрела, как знаменитости отшвыривали друг друга, чтобы добраться до выхода. Потом Брюстер вернулся, бледный, но спокойный.
– Его задержали. Все в порядке. Какой-то псих, очевидно, из зависти. Они отобрали у него оружие. Все в порядке. Мы вне опасности, если только какой-нибудь актер не убьет нас в паническом бегстве.
– С Лайлой все в порядке?
– Не думаю. Ранена в грудь. Рана серьезная, Но будем надеяться, не фатальная.
– О Боже! – вздрогнула Джан. Шарлин заплакала.
Затем до них добрались люди Джеральда Ла Брека. Пошли разговоры о запасном выходе, заговорах и снайперах, но Джан уже не слушала. У нее снова начался озноб, как это случилось с ней утром, но только на этот раз женщина не могла его остановить. Внезапно Джан стала бояться всего: театра, сцены, стражников, толпы, огней, шума. Дрожь становилась все сильнее. Она пыталась что-то сказать, но вдруг обнаружила, что не способна говорить.
– Джан плохо! – воскликнул Дин, и она почувствовала наплыв благодарности за то, что молодой человек это заметил. Тогда Брюстер снял пиджак, набросил ей на плечи и обнял. Джан закрыла глаза, а Мур что-то бормотал. Она положила голову ему на плечо. Они выбрались из театра. На улице выли сирены и вспыхивали огни полицейских машин и камер. А затем наступила тишина.
Брюстер не отходил от Джан целых два дня. Они были в Беверли Уилшир, в угловой квартире, пока не выяснилась правда об убийце. Брюстер разговаривал с ней, читал ей, но большую часть времени Джан дремала. Он отключил телевизор и не допускал к ней ни звонков, ни газет, но на второй день рассказал все о Лайле. Джан в шоке и изумлении слушала и плакала. Брюстер держал ее за руку, пока она не уснула, и ей казалось, что она может проспать так целый месяц.
Брюстер не позволял Джан вставать с постели иначе как для вылазок в ванную. Он вызвал горничную, позволил поговорить с Шарлин, но не допускал никого другого. Это было облегчением.
Наконец Джан уселась на кровати и вымучила улыбку.
– Ты прекрасный доктор, – проговорила она. Брюстер покачал головой:
– Нет, я превосходная сиделка, как и ты.
Джан подумала, как много воды утекло с тех пор, как она была сиделкой. Казалось, прошли десятилетия.
– Тебе лучше?
– Намного, со мной все в порядке, правда.
– Так, здесь некто хочет повидаться с тобой. Он ошивался в холле два дня. Мне не хотелось отсылать его домой.
– Сэм? – спросила Джан и почувствовала, что краснеет. Брюстер кивнул.
– Ты хочешь с ним встретиться или мне стоит отправить его домой? Джан вздохнула:
– Я уже дважды отсылала его назад. Лучше пусть придет. Извини.
– Ну что ты. Это ведь твоя жизнь, Джан. Незачем извиняться. Ты мне ничем не обязана.
