— Ты вовсе не обязан был быть со мной так любезен, — объявила она.
Но слезы все-таки брызнули у нее из глаз. Карли хотела отвернуться, однако Лоренцо не дал ей сделать этого. Целуя раскрасневшееся лицо, он нежно осушал губами ее слезы.
— Глупая ты у меня, Карли. Какая же ты все-таки глупышка! — с восхищением твердил он, стискивая ее в своих объятьях.
Улететь в Лондон они не смогли. Метеослужбы объявили штормовое предупреждение. В дом Тейтов никто возвращаться и не помышлял. Они сняли люкс в отеле Манчестера.
— Рождество в Манчестере! — торжественно объявила возродившаяся к жизни Карли.
— Рождество вдали от семьи, — добавил Лоренцо.
— Благословенное Рождество!
— Избавительное, — добавил он.
— И как тебе моя семейка? — смеясь, спросила девушка.
— О, блеск! В особенности Оливия. Я от нее в восторге. Форменная кукла: самодовольная и глупая.
— Но красивая, — отметила Карли.
— Она такая не одна. Тебе это известно. Сомневаешься — посмотри в зеркало.
— А мой папа? — спросила рыжая.
— Образцовый подкаблучник, — коротко подытожил итальянец. — С ним приятно поболтать.
Интересный человек с занимательными историйками. Но… в сущности, он милый парень.
— Ты действительно так думаешь? — спросила Карли.
— Да. Таково мое искреннее мнение.
— Я люблю своего отца, — грустно проговорила девушка.
— Понимаю…
— А моя мама? — опасливо спросила она.
— Она сама не ведает, что творит. Ей кажется, будто она контролирует события своей жизни. Твоя мать не просто заблуждается. Она рабски зависит от всего того, что в принципе не должно представлять какой-либо ценности, а самое дорогое в своей жизни она, к сожалению, не способна разглядеть. Это трагично. И это все, что я могу сказать о твоей матери.
— Лоренцо, постой, — сказала Карли. — Я знаю, слова тебе даются легко. Но мы сейчас не в суде. И мне нужна твоя предельная искренность.
— Она тебе достанется, — шутливо заверил он. — Вот только сбросишь все свои одежки…
— И это все, о чем ты думаешь? — с улыбкой упрекнула его Карли.
— Как ты считаешь, почему твоя мать так превозносит Оливию?
— И почему же? — с притворным легкомыслием спросила девушка.
— Она боится, что эта ветреница не сможет найти себе мужа и остепениться, поскольку на карьерный успех ей вряд ли стоит рассчитывать. Твоей матери втемяшилось, что если она будет создавать той безукоризненное реноме, пестовать в ней жеманное создание, то дело сдвинется с мертвой точки. А требовать что-либо от Оливии, как она требует от тебя, мамаша не в состоянии. Оливия, как все проблемные дети, более любима, потому что стоит больших хлопот. Она своими повседневными капризами и нелепым жеманством полностью подчинила себе вашу мать. И поверь, Карли, тебе не стоит обижаться. Жизнь всех рассудит. Поэтому ты обязана жить, не оглядываясь на них и их мнение… Но давай забудем о них… Помнишь, о чем я просил тебя вчера?
— Помню, — ответила Карли.
— Оно с тобой?
— Если ты имеешь в виду свое письмо, то да, я захватила его.
— Надеюсь, ты его не вскрывала?
— Нет, ты же просил меня не делать этого, раз уж я не удосужилась заглянуть в почтовый ящик перед собеседованием, — четко процитировала его довод Карли.
— В таком случае, мне не терпится, чтобы ты прочла его, дорогая, — объявил Лоренцо, улегшись на постели на живот и подперев подбородок кулаками.
Карли церемонно достала конверт из сумочки, неторопливо вскрыла его, развернула лист.
— Вслух? — спросила она.
— Нет-нет. Это же личное. Читай глазами, — скромно дозволил он, оставшись наблюдателем.
Карли внимательно прочитывала размашистые строки, оставленные любимым почерком. Ее лицо изменялось стремительно, и вот уже слезы блестели в глазах, но то были слезы нелицемерной радости.
Девушка дочитала письмо до конца. И долго смотрела на финальные строки, впитывая зрением и разумением пылкость его признаний.
Она прижала лист к груди и присела на край постели, приникнув к Лоренцо лицом.
— Прости меня, любимый… Если бы я только знала! Сколько я пережила всяческих сомнений и разочарований после этого собеседования…
— Всегда проверяй свою почту, любимая, — назидательно проговорил наставник. — Все твои сомнения и разочарования я видел в твоих глазах. Ты, Карли, чистая и удивительная. Ты напрочь лишена притворства, и за это я тебя обожаю.
— Я тоже обожаю тебя, хотя ты для меня совершенно непостижим.
— Надеюсь, мне удалось хоть отчасти облегчить твои страдания? — спросил он, прижимая любимую к груди.
— Да не отчасти. Ты исцелил меня!
— Красиво звучит, но чересчур патетично, рыжая. Ты потерпела крушение в образовательном состязании. Не думаю, что мое скромное признание способно это полностью затмить. И с будущими целями ты не определилась…
— Какое это теперь имеет значение?! — восторженно воскликнула Карли.
— Огромное для нас обоих. Тебе необходима цель. Ты сама мне в этом призналась.
— Теперь я буду любить тебя, Лоренцо. Любить всем сердцем!
— И… все?
— А тебе этого мало? — спросила она.
— Это предел мечтаний. Но что, в таком случае, останется в тебе от прежней Карли? — обеспокоенно спросил он.
— Невелика потеря, — бросила девушка.
— Любимая, я не хочу лишать тебя мечты. Мне известно твое стремление активно проявить себя в этой жизни, — проникновенно заявил Лоренцо.
— Но я даже не решила, чем стану заниматься.
— Однажды ты определишься, и я очень надеюсь быть в этот момент с тобой рядом.
— Теперь быстрее, Лоренцо… И еще быстрее, — требовательно бормотала девушка, стискивая его плечи и бедра.
Он был достаточно силен, чтобы не разочаровать ее.
— Еще… еще… — продолжала нашептывать Карли, когда предел казался таким близким.
Всякий раз, сближаясь, влюбленные ощущали подобие обрушившегося на них откровения, пророческого прозрения, в котором они были одним неразрывным существом. Она любила его, он любил ее, и это виделось несомненным для них обоих.
Карли обмирала на подушке в его объятьях, когда Лоренцо, борясь со сном, смотрел, как неодолимо смежаются ее веки с подрагивающими золотыми ресницами, как бессознательное блаженство овладевает ее лицом, как по-детски приоткрывается рот, из которого вырывается вздох облегчения, а головка склоняется ему на плечо.
— Обожаю смотреть, как ты спишь, любимая, — признался Лоренцо.
— А я удивляюсь, как ты можешь продолжать бодрствовать после всего, — проговорила Карли после недолгого забытья.
