— Говорят, что утро самое лучшее время для занятий любовью, — хрипло пробормотал Жиль и подхватил ее на руки. — Анабел, можешь ненавидеть меня сколько душе угодно, но отрицать не приходится: ты хочешь меня!
О да, отрицать не приходилось. В его желании было что-то маниакальное, но Анабел осознавала, что сила ее страсти не меньше, и это пугало ее.
Удовлетворив свою страсть, Жиль ушел. Анабел чувствовала себя опустошенной и усталой, как никогда. Жиль сказал, что моя кожа похожа на первоцвет. Неправда! Он безжалостно растоптал этот нежный цветок, уничтожил навсегда, как и мою любовь к нему. Отныне я буду спать в Южной башне, а Жиль может протестовать сколько угодно.
— Анабел, возьми ребенка! — попросила Мари-Тереза. — Я хочу сфотографировать тебя с ней. И тебя, Жиль, тоже. Обними жену, — велела она. — Вот теперь совсем другое дело.
Они стояли у маленькой церкви, древние стены которой солнце окрашивало в медовый цвет. Анабел была удивлена и польщена, когда Мари-Тереза и Жан-Поль попросили ее и Жиля стать крестными маленькой Клер-Жанны, но сейчас, держа девочку, наряженную в красиво вышитую крестильную сорочку, она старалась справиться с волной мучительной боли. Через несколько месяцев родится ее собственный ребенок, и ловушка, в которую превратился ее брак с Жилем, захлопнется раз и навсегда..
После бала Жиль превратился в совершенно чужого человека. Супруги по-прежнему пользовались одной спальней — на этом настоял Жиль, — но вели себя холодно. Жиль заботливо спрашивал Анабел о здоровье, она вежливо отвечала, но никто из них не сомневался, что их брак стал адом, который следовало терпеть ради ребенка.
Анабел вернула Мари-Терезе маленький теплый комочек и села в машину. После крестин Жиль пригласил всех участников церемонии в замок отметить это событие.
— Как ты себя чувствуешь? — Анабел задумалась и не заметила, что Жиль сел на водительское место и наблюдает за ней. — У тебя усталый вид. Нельзя столько работать.
— Я нормально себя чувствую, — пожала плечами Анабел.
Физически — пожалуй, да, но не морально. Во время ее последнего визита к врачу тот остался недоволен худобой пациентки и посоветовал есть побольше здоровой деревенской пиши. Но Анабел знала: чтобы восстановить угасший аппетит, одной пиши не достаточно. Для этого нужно то, чего у нее никогда не будет — любовь мужа.
Слезы выступили у Анабел на глазах при воспоминании о том, как нежно Жан-Поль смотрел на свою жену и ребенка. Глядя в замкнутое лицо Жиля, Анабел испытывала такое чувство, словно у нее перед носом захлопнули дверь, за которой хранилось ее счастье.
По возвращении в замок выяснилось, что на крестины прибыли и Луиза с отцом.
— Я еще не поздравил тебя. Жиль! — широко улыбнулся Бернар Трувиль. — Я сказал Луизе, что ей пора снова выйти замуж и нарожать мне внуков.
— Внуков! — фыркнула Луиза, не сводя глаз с Анабел. — Нет уж, папочка! Беременность портит фигуру. Конечно, жена обязана родить мужу сына, но женщины, посвящающие себя исключительно воспитанию детей, невыразимо скучны. Ты согласен со мной, Жиль?
— Луиза, невозможно представить, что ты когда-нибудь станешь скучной, — только и сказал Жиль.
Больше ничего, но Анабел поняла: Луиза тонко напомнила Жилю о том, что он потерял, и, возможно, о том, что продолжает ждать его… если он захочет вернуться.
Хотя вечеринка не затянулась, но у Анабел разболелась голова. Когда они с Жилем провожали счастливых родителей к машине, Мари-Тереза слегка хмурилась, обеспокоенная бледностью Анабел. Мари-Тереза очень привязалась к ней, и, хотя женский инстинкт подсказывал, что у подруги не все ладно, они не было достаточно близки, чтобы прямо спросить, в чем дело.
— Ты должен присматривать за Анабел, дорогой, — сказала Мари-Тереза, когда Жиль сажал друзей в машину. — Она неважно выглядит. Беременность трудное время для женщины, особенно если родня далеко.
Жиль обернулся, посмотрел на жену, и Анабел на мгновение почудилось, что в его серо-стальных глазах мелькнула горечь. Может быть, он жалеет, что тоже попал в ловушку, которой стала их пародия на брак?
— Это правда, дорогая? — негромко спросил он, нежно проведя пальцем по ее щеке.
Анабел знала, что нежность показная, но оставаться безучастной было выше ее сил. Слегка порозовев, она закрыла глаза и позволила себе на мгновение поверить, что все это взаправду — ласковое прикосновение, улыбка, взгляд, и губы любимого, притронувшиеся к виску…
— Дорогая… — В голосе Жиля звучала искренняя тревога, которая согрела ей душу. — Тебе нездоровится? Ребенок…
У Анабел сжалось сердце. Ну конечно! Он заботится о ребенке, а вовсе не обо мне.
— Просто немного устала. — Она отстранилась, не желая, чтобы он заметил выступившие на глазах слезы.
— Завтра я еду в Нант по делам, — объявил Жиль, когда они остались одни. — Малышу нужно приданое. Поедешь со мной или предпочитаешь выписать все из Парижа?
— А это ничего?..
«Ничего, что я поеду с тобой?» — хотела спросить Анабел, но Жиль не дослушал и нахмурился.
— Просто я подумал, что ты захочешь выбрать вещи сама. Впрочем, я понимаю, что мой ребенок не может возбуждать в тебе те материнские чувства, которые ты испытывала бы, будь он от твоего бывшего жениха. Его тон был очень резким, и Анабел на мгновение захотелось поведать Жилю о чувствах, которые она испытывает к его ребенку. Но поступить так — значило бы выдать себя с головой, а их связь была слишком хрупкой, чтобы выдержать такое бремя, как ее любовь.
— Я бы с удовольствием поехала с тобой, — тихо сказала Анабел. — Я только опасаюсь, что буду тебе в тягость.
— Если бы ты была мне в тягость, я не звал бы тебя с собой.
Он больше не сказал ни слова, и Анабел поняла, что тема закрыта. Жиль ушел в погреба. Настала пора сцеживать новое вино, и Анабел знала, что он хочет присмотреть за этим лично. Она слишком устала и попросила принести ей обед в спальню.
Жареный цыпленок, окорок домашнего копчения, зеленый салат, клубника со сливками выглядели весьма аппетитно, но Анабел взглянула на это великолепие без всякого интереса и, так ни к чему и не притронувшись, принялась перечитывать полученное утром письмо от родителей.
Новость о том, что дочь вышла замуж, удивила и обрадовала их. Мать писала, что они надеются прилететь во Францию после рождения ребенка и увидеть разом всю молодую семью. Она признавалась, что Эндрю никогда не был ей по душе, и сильно удивила Анабел припиской о том, что всегда чувствовала в своей дочери глубоко страстную натуру и боялась, что та не получит удовлетворения в браке с таким флегматичным типом, как Эндрю.
