Диана прикрыла глаза и произнесла:
– Ну… тогда поздравляю.
Элизабет слабо улыбнулась и стиснула руки. Диане этот жест всегда казался глупым, а сейчас он выглядел особенно дурацким.
– У семьи Шунмейкеров хорошая репутация, а Генри просто очень любезен и… – Элизабет помедлила, словно не могла придумать, что еще сказать о нем хорошего. Она прикусила губу, и тут Диана заметила слезы в ее глазах. – Боже мой… – всхлипнула она, спрятав лицо в ладонях.
Диане показалось странным, что Элизабет проливала слезы, получив внезапное предложение со стороны человека со средствами, даже если она не питала к нему никаких чувств. Она озадаченно смотрела на старшую сестру и не знала, что ответить.
– Так или иначе, – продолжила Элизабет, смахивая слезы, – эта свадьба очень порадует матушку, да и всех остальных тоже. Цветы, платья, украшения – все будет на высшем уровне. Все самое модное и от лучших мастеров…
Диана удивленно взглянула на сестру и увидела, что ее тонкие брови поднимались все выше по мере того, как девушка перечисляла предстоящие свадебные обновки – все такие красивые, белоснежные. Складывалось такое впечатление, словно она все утро была заперта где-нибудь в погребе и только сейчас вырвалась на волю, глотнуть чистого воздуха. На самом деле она провела все утро в роскошной гостиной и, так как семье грозит финансовый кризис, согласилась на брак с самым богатым человеком, которого только могла найти. Диана не могла поверить, что Элизабет такая идиотка. Мечтать о белом платье, о венчании, в то время когда этот мерзкий негодяй Генри Шунмейкер заявился к ним в дом, чтобы получить сразу и жену, и любовницу. Как легко и непринужденно! А главное – необычайно удобно. Интересно, может, он себе и из мебели что-нибудь присмотрел?
– И кстати, Ди, – дрогнувшим голосом сказала Элизабет, – Мы с Пенелопой еще в тринадцать лет обещали друг другу, что станем подружками на свадьбе друг у друга. Надеюсь, ты не обидишься. Но ведь ты тоже будешь со мной, правда?
Диана печально усмехнулась. Какая ирония! – ее просили участвовать в церемонии заключения союза, против которого она была всей душой.
– Да, конечно, – ответила она, горестно вздохнув, и почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
Когда сестра уйдет, она сможет снова начать писать в дневник, но на этот раз в более сентиментальных красках. Скорее бы остаться одной – пронеслось у нее в голове. Элизабет с облегчением вздохнула и заключила Диану в слабые объятия.
– Да, чуть не забыла… Еще кое-что… Не говори пока никому, хорошо? Обещай, что никому не скажешь.
– Обещаю, – пожала плечами Диана. Впрочем, поскольку дела сестры никогда не казались ей особо интересной темой, она даже не знала, кому могла бы о них рассказать.
– Хорошо, – Элизабет опустила глаза. – Я просто не хочу, чтобы все случилось слишком быстро…
Наверняка и этот подлый Генри Шунмейкер хотел бы отложить день свадьбы, подумала Диана. Он, без сомнения, воспользуется еще несколькими неделями свободы, чтобы перецеловать всех кузин Холландов, а возможно, заодно и пару служанок.
– Конечно, – помедлив, ответила девушка. – Я сохраню твою тайну. Можешь на меня положиться.
Она всего лишь подбирала слова, чтобы хоть немного поддеть сестру, но реакция Элизабет ее удивила. Диане показалось, что в глазах сестры промелькнул неподдельный ужас. «Это была просто шутка, – подумала Диана, – Но кажется, моя сестра их совершенно не понимает…»
Если юная мисс Пенелопа Хейз в самом скором времени не получит предложение руки и сердца от Генри Шунмейкера, все будут очень удивлены. Говорят, что на костюмированном балу прошлой ночью она покорила своим обаянием не только младшего Шунмейкера, но и его отца, что может означать лишь одно: помолвка не за горами…
Из светской хроники «Нью-Йоркских новостей», 17 сентября, 1899 годНаверху в доме Холландов царила атмосфера всеобщей мрачности и подавленности, но Лине было не до этого. Сейчас ее не интересовало ничего, кроме той тайны, невольным свидетелем которой она оказалась. Ее госпожа сидела в спальне перед туалетным столиком из красного дерева, спокойная и невозмутимая, словно прекрасная мраморная статуя. Элизабет вот уже полчаса бесстрастно глядела на свое отражение и ни разу не встретилась глазами с прежней подружкой по детским играм. Шел всего второй день после возвращения госпожи, и Лина вновь была лишь служанкой.
Ей никак не верилось, что Элизабет – прекрасная американка, которую так превозносили за лилейную белизну кожи, кажущуюся чистоту, нежность и скромность, – сегодня ночью вновь будет пробираться в конюшню, чтобы заниматься запрещенными вещами с одним из них. С одним из нас, поправила себя Лина. Она медленно водила гребнем по светлым прядям и жалела, что их обладательница так неожиданно и вероломно стала ее соперницей в любви.
– Хорошо, – нетерпеливо произнесла Элизабет, очнувшись от своих мыслей, – Теперь можешь заплести их.
Лина посмотрела на отражение своей госпожи в зеркале, и в ее глазах сверкнул гнев. Мгновение показалось девушке вечностью, но не успела она взять себя в руки и успокоиться, как раздался стук в дверь.
Элизабет осталась неподвижной, лишь едва заметно приподняла голову.
– Да? – отозвалась она.
Дверь открылась, и Лина, обернувшись, увидела свою сестру. Клэр была в таком же черном платье, рыжие волосы собраны на затылке. В руке она держала корзину для белья.
– Ты еще не закончила? – спросила она, переводя взгляд с Лины на юную мисс Холланд.
– О, Клэр, хорошо, что ты пришла! Заплети мне волосы, пожалуйста, – попросила Элизабет, по-прежнему не отрывая взгляда от отражения в овальном зеркале. Лина облегченно вздохнула, положила гребень на столик и торопливо пошла к двери, пробормотав, что идет готовить комнату для Дианы. Клэр бросила на сестру предостерегающий взгляд и печально покачала головой. Она с трудом наклонилась, чтобы опустить на пол корзину, а затем, мягко ступая по роскошному ковру, подошла к Элизабет. Лина остановилась в дверях и обернулась, словно хотела еще что-то сказать. В эту минуту она ненавидела Элизабет – в том числе и за ее столь демонстративно пренебрежительное отношение к себе. Девушка стояла в дверях и с холодной яростью смотрела, как Клэр быстро и умело разделила волосы и заплела в тугую аккуратную косу. Закончив, она отступила назад и спросила:
– Что-нибудь еще?
– Нет, спасибо… Ты пока свободна. Но потом позволь Лине попрактиковаться на твоих волосах. Похоже, за время моего отсутствия она кое-что забыла.
Лина сдержала обиду и промолчала. В ней снова ожили болезненные воспоминания из ранней юности, когда снобизм и заносчивость Элизабет только начали проявляться. Элизабет тогда исполнилось шестнадцать, и Лина стала ее личной служанкой. Ей каждый день приходилось наблюдать, как близкая подруга превращается в светскую львицу, в то время как она сама оставалась простой, обычной, бедной девушкой. И это ранило больше всего.
