Валик жмёт кнопку на портативной колонке на тумбочке, выключая музыку, на что пара человек отзывается возмущение.
— Мы тут поболтать зашли, ребята, — объявляет Роман, приподняв ладони. — Много времени не займём.
В комнате становится тихо. Парни смотрят непонимающе, девушки напрягаются, переглядываются.
— Есть у вас тут новенькая, — я смотрю в глаза Голубеву, который уже стал покрываться пятнами. — Нина. И кто-то ей предложил пиво. Но с небольшим изменением рецептуры.
Роман откупоривает бутылку, что принёс с собой, и наполняет содержимым пластиковый стаканчик, а потом достаёт блистер колёс и вскрывает его. Четыре штуки бросает в стакан, слегка его всколыхнув.
— А я очень просил девчонку не трогать, — говорю ровным тоном, но кипучая злость выделяется из крови и уже подбирается к поверхности кожи, намереваясь вот-вот прорваться.
— Так и забирал бы её к себе, Максим, спрятал бы в пентхаусе папаши, — Гуля косится на стакан, но пытается сохранять вид невозмутимый. — Вы — мажоры, всех уже тут за*бали. Правила свои устанавливаете, решаете кому что можно, а кому что нет.
— Правило пищевой цепи, — выдаёт беспристрастно Егор — друг Белова, и резко дёргает за руку на себя рыжую Катьку — младшую сестру Голубева, что сидит на краю обшарпанного дивана.
Всё происходит быстро. Это замут. Провокация. Начало. Но это не просто наказание, это предупреждение на будущее.
Егор прижимает девчонку к себе спиной огромной лапищей фиксируя за подбородок, а другой подносит стакан с бухлом и растворёнными в нём колёсами к её рту. Катька пищит, а Гуля дёргается из-за стола.
— Не тронь её, с*ка!
И тут уже мой выход. Вытаскиваю его за шиворот прямо через стол, юзом протаскивая через жрачку и опрокидывая стаканы с бухлом.
— Там для неё много, Морозов, не смей! — хрипит Голубев.
— А для Нины было немного, сукин ты сын? — от злости мой голос больше похож на шипение. — Или может мы сделаем с твоей сестричкой то, что ты хотел сделать с Ниной, и без анестезии? Что думаешь, Гуля? Тебя даже посмотреть пригласим.
Вот она дружба, что говорить. Никто не хочет связываться с теми, кто может надрать зад. Поэтому просто молча сидят, открыв рты и затаив дыхание. Наблюдают, но не вмешиваются. Только Катька в руках Егора тихо скулит и всхлипывает. Никто, конечно, трогать её не собирается, просто по-другому Гуля хрен усвоит.
Голубев дёргается в моих руках, пытаясь ударить, и тогда я больше себя не сдерживаю. Не хотелось бы сломать руку за несколько недель до концерта, но я сейчас слишком зол, чтобы осторожничать. Стоит только представить, как его недомытые руки бы трогали её. Как бы краснела пьяная рожа, напрягаясь над моей невинной, чистой Малиной.
Я валю его на пол, с грохотом опрокидывая стулья. Девчонки с визгом отскакивают в стороны, кто-то из парней пытается оторвать меня от него, но мои друзья этого не позволяют. Белов и Ромыч скручивают Гулю, а я вливаю ему в рот отобранный у Егора стакан. Голубев кашляет, но проглатывает. Так тебе, с*ка. Ничего, проблюётся. Наверное.
— С тобой потом поговорю, — бросаю Вике, вытирая о её кофту кровь Голубева с костяшек.
Больше в этой клоаке находиться не могу. Противно. Ухожу. Ребята уходят за мной.
Мне нихрена не легче. Не хочу, чтобы Нина возвращалась в эту грёбаную общагу. Пиз*ец, как не хочу.
— Ты как? — Должанов спрашивает уже в машине, когда я всё же, поддавшись, вытаскиваю у него сигарету и подкуриваю.
— Нормально. Поехали к Анжеле.
— Думаю, Гуля наелся кальция глюконата на всю жизнь, — Рома ржёт, пытаясь и меня немного растрясти. И у него хоть немного, но получается.
— Как она? — спрашиваю, когда Анжела берёт трубку после второго гудка.
— Дала ей снотворное, чтобы не трясло после капельницы. Спит.
— Я уже еду. Скоро буду.
Глава 27
Меня что-то беспокоит. Запах. Он знакомый, но не… мой. Моя постель так не пахнет. Открываю глаза и часто моргаю, пытаясь сфокусировать зрение. Много белого, но не слепящего, как в больнице, а мягкого, молочного. Приглушённый серый пятнами в интерьере спальни. Эта обстановка мне знакома — я снова в постели у Максима Ларинцева.
Горло саднит, и я сглатываю. Сон развеивается полностью, когда сердце пропускает удар. Поворачиваю голову и вижу спящего рядом парня. Максим лежит на животе, уложив голову на согнутые локти, поверх одеяла. Низкие серые спортивные штаны открывают сильные мышцы спины. Волосы всколочены, светло-русые пряди упали на лоб. Он дышит тихо и размерено, немного разомкнув пухлые губы. Если бы не жёсткий подбородок и твёрдый взгляд, когда смотришь ему прямо в глаза, любая бы девчонка позавидовала такой внешности. Смазливый, но не женственный.
Придя немного в себя, я пытаюсь восстановить цепь событий вчерашнего вечера. Вика вышла на общую кухню, а потом вернулась и стала тянуть меня на шестой этаж в гости. Максим опять отменил субботнюю репетицию, и я как раз готовилась к скорой практике, искала информацию о местном центре временного содержания подростков, попавших в сложную жизненную ситуацию. Вика стала упрашивать меня пойти с ней, дескать, нужно вливаться в студенческое сообщество, знакомиться с соседями и заводить друзей. Я посчитала, что она, в общем-то, права. Мне действительно пора уже осваиваться.
В шестьсот девятнадцатой комнате собралось много девчонок и ребят, они весело здоровались, представлялись, хотя я и половины не запомнила. Предложили пиво, но я отказалась. В свои двадцать один я ещё ни разу не пробовала алкоголь. Как-то не приходилось. Да и не считала нужным.
Меня усадили рядом с высоким крепким парнем по имени Иван, которого многие ребята в комнате называли не по имени, а по прозвищу Гуля. Не знаю, возможно, это как-то связано с фамилией. Гуляев, может, мало ли. Он как-то сразу стал уделять мне много внимания: анекдоты рассказывал, пару раз случайно коснулся руки в разговоре, невзначай зацепил бедром. Нельзя было назвать его неприятным, но меня его повышенное внимание напрягало. Было что-то в этих его взглядах липкое, навязчивое. А потом он снова прицепился с этим пивом, я дала себя уговорить попробовать стаканчик лёгкого светлого. Интересно стало, чем же оно такое приятное. Иван сказал, что угостит меня своим любимым — нефильтрованным. Сказал, оно лёгкое, хмеля почти не вызывает. Признаться честно, оказалось не так и противно. Своеобразно. А потом, уже минут через двадцать я почувствовала себя странно. Сперва появилась лёгкость, но уже скоро голова стала неприятно кружиться. Вика подмигнула, поздравив с первым опьянением, сказала, что в первый раз даже такое лёгкое пиво по шарам даёт, но скоро отпустит.
Но меня не отпускало. Пальцы на руках стали неметь, покалывала переносица. Да что там, я едва встала. Иван предложил помочь дойти до душевой, умыться, но я отказалась. Сказала, что сама, что сейчас вернусь. Мне ужасно не хотелось оставаться с ним наедине. Несмотря на состояние, где-то за грудиной забилось чувство опасности. А ещё было стыдно перед ребятами.
И тогда я выбралась из комнаты, и первое, что пришло в голову — попросить помощи у Максима. Даже не могу объяснить, почему. Мне, собственно, больше и не к кому было обратиться. Не маме же звонить и объяснять, что меня унесло от неполного стакана пива. А Юльке набрать гордость и обида не позволили.
Помню, как услышала напряжённый голос в трубке, как выполнила дрожащими пальцами его наказ запереться в душевой. Как кто-то стучал, кажется даже ругался. А потом я провалилась в темноту. Где-то плавая в тёмной воде опьянения, отрывками помню удушающее давление в горле, помню боль в руке, помню знакомый запах мужской туалетной воды. Такой же, какую чувствую сейчас.
Боюсь даже подумать, что было дальше. Не раз слышала и от мамы, и от других людей, что пьяным можно такого натворить, о чём будешь потом очень долго жалеть. А что если я вчера тоже совершила необдуманные поступки? Я лежу в постели с полураздетым парнем. В его постели. И, о Господи, снова в его футболке. И я не помню, чтобы вчера переодевалась.
