— В этом нет никакого смысла.
— Шеридан, я фотограф. И у меня хорошо натренированный глаз.
— Возможно, но ты ведь не видел меня голой. — Я тут же закрываю рот рукой. Какого черта я произношу дерьмо вроде этого? Я всегда наступаю на одни и те же грабли.
— Это предложение? — спрашивает он, приподняв брови.
— Что бы сказали твои друзья-парни обо мне?
Он усмехается.
— Друзья-парни? Я двадцатипятилетний отец-одиночка. Мне было девятнадцать, когда Инглиш появилась в моей жизни. Моими друзьями были крысы из братства, которые были заинтересованы только в том, чтобы трахать каждую неделю новую девушку и напиваться до потери сознания. Думаешь, я был нужен им с младенцем на руках? Мои друзья-парни разбежались от меня, как от чумы. Единственным моим другом-мужчиной был мой отец. Родители ровесников Инглиш в основном старше меня, женаты и не имеют особого желания зависать с молодым отцом-одиночкой. Поэтому у меня нет друзей.
Мы соприкасаемся пальцами, а его объяснение внезапно делает его еще более притягательным. Я хочу этого мужчину. В постели. Мне хочется знать, насколько мы подходим друг другу в сексуальном плане. Но я чертовски уверена, что он будет мной разочарован. С другой стороны, что я теряю? Ладно, отказ всегда тяжело принять, но все сходится к тому, что он заинтересован во мне. Ну, или он очень хороший актер. По крайней мере, он честно говорит о своих желаниях, поэтому стеснению нет места.
— Инглиш сегодня ночует дома?
— Нет, — говорит он с улыбкой на лице. — А что, хочешь протестировать мою большую кровать и поиграть в кувырки?
Я начинаю смеяться так сильно, что не могу остановиться.
— Не могу.
— Почему нет?
— На мне же чертов ботинок.
— У меня есть идея, — говорит он с ухмылкой на лице.
— И какая же?
— Ты можешь делать кувырки, а я прыгать на кровати.
Следующий вопрос я задаю с самым серьезным лицом, которое могу изобразить:
— Разве твоя мама не запрещала тебе это делать?
— Делать что?
— Прыгать на кровати?
Он щурит глаза и отвечает:
— Да, но ведь это моя кровать, и я могу делать на ней все, что захочу.
— Мне нужно переспать со всем этим.
— Мы можем сделать это, если хочешь.
Я смеюсь.
— Нет, я не о твоей кровати, а обо всем, что касается этого брака. Нужно многое обдумать. И как бы мне ни хотелось поиграть с тобой в кувырки, я думаю, будет лучше дождаться, пока не снимут ботинок.
Прищурив глаза, он заявляет:
— Струсила.
Скорее всего, он прав. Что, если в конечном итоге мы окажемся в одной постели и мое желание будет сильнее, чем его собственное? А что, если он решит, что я ноль в постели? Или скажет, что мои стоны похожи на слона, а не человека?
— Что скажешь, если мы вернемся ко мне и посмотрим какой-нибудь фильм? У меня есть бутылочка вина, и мы сможем обсудить все остальные вопросы.
Я мотаю головой.
— У меня есть идея получше. Может, поедем ко мне?
Он практически ничего не знает обо мне, и если он действительно готов ко всему этому, ему стоит узнать меня получше.
— Ладно, поехали.
Сегодня вечером Мишель, как обычно, ушла на свидание с Оливером, поэтому квартира в нашем полном распоряжении. Я предлагаю ему на выбор виски, водку или белое вино. Мы оба выбираем водку.
— За тебя. За нашу долгую и счастливую совместную жизнь, — говорит он.
— Немного оптимистично с твоей стороны, тебе не кажется?
Он пожимает плечами, а потом обходит гостиную, рассматривая наши с Мишель фотографии. Одна из них сделана в наш первый год в колледже.
— Тебе там нравилось? — спрашивает он, рассматривая фото.
— Где? — Я не сразу понимаю, о чем он спрашивает.
— В колледже.
— Думаю, Мишель там нравилось гораздо больше, чем мне. Я была далека от того, как настоящие студенты наслаждались своим времяпрепровождением там.
Он ставит фоторамку на место и берет другую.
— Вы близкие подруги?
— Да, — отвечаю я, улыбаясь. — Мишель и я познакомились еще в средней школе, но сблизились только в старших классах. Потом мы были соседками в колледже, а теперь мы здесь.
— И почему ты так много работаешь?
— Мне нужны деньги. — Обычно я стараюсь не касаться этой темы, тщательно избегая ее и похоронив глубоко в себе. Рассказывать ему о личных проблемах не входит в мои планы сегодня вечером. Он знает о моей ситуации совсем немного, и я планирую держать ее в секрете как можно дольше.
Он смотрит на меня своим ты-меня-не-проведешь взглядом и не сдвигается с места.
Спустя мгновение между нами появляется противостояние.
— Шеридан, тебе не кажется, что будет лучше, если мы поделимся друг с другом своими проблемами?
— Да, это будет хорошо, но прямо сейчас я не готова делиться всем этим.
Я удивляюсь, когда он ставит фотографию на место и делает шаг вперед. На этот раз в мою сторону. Обнимает своими большими руками, притягивая ближе, и шепчет на ушко:
— Иногда прошлое причиняет неприятности в настоящем. И отпустить его — лучшее решение.
— Но иногда это что-то является очень важным.
— Если это так важно, возможно, стоит поделиться со мной.
Радужки его глаз темнеют — на этот раз они скорее зеленые, нежели синие — глубокий зеленый цвет, который напоминает мне лес. Глубина его взгляда поглощает меня своей красотой. Он моргает раз, потом еще, ожидая, а я гадаю, что же сказать. То, что я держу в секрете, не должно произноситься вслух, потому что причиняет сильную боль. Я не хочу это обсуждать.
Затем выражение его лица меняется, приобретая страдальческий вид.
— Ты не доверяешь мне?
— Это не имеет никакого отношения к доверию. — И это правда. Открыться этому мужчине сложно не потому, что я не доверяю ему, а потому что мне больно даже думать об этом.
— Я не понимаю. Если ты не собираешься рассказывать, значит, не доверяешь мне. Но клянусь тебе, я, вероятно, самый честный и верный из всех людей, что ты встречала. Я не пошатну твое доверие. Обещаю.
— Не в этом дело, — настаиваю я.
— Тогда в чем же?
Клянусь, еще немного и он вынудит меня рассказать, если не перестанет настаивать.
— Эта тема очень болезненна для меня. Вот и все.
Он продолжает пристально наблюдать за мной, а потом просто кивает. Конец обсуждениям. Своей большой ладонью он берется за стакан и осушает его в один присест. Потом садится на диван. Он напоминает мне грациозного животного, когда вытягивает свои длинные ноги вперед, а потом скрещивает их в лодыжках. Как бы мне хотелось, чтобы он не был так привлекателен. Он как магнит, который постоянно притягивает к себе.
— У тебя есть мороженое? — спрашивает он.
Его вопрос сильно удивляет меня.
— Сейчас посмотрю.
Открыв морозилку, я понимаю, что она абсолютно пуста, что сразу приводит меня в разочарование.
— Прости, ничего нет.
— Тогда поехали купим его.
— Прямо сейчас? — спрашиваю я.
— Ага, а почему нет? Я постоянно хожу с Инглиш за мороженым.
— Но мы ведь выпили.
— Сколько ты выпила?
— Один бокал вина за ужином и теперь вот это. Я никогда не пью больше одного. — Я приподнимаю бокал, чтобы показать, что едва притронулась к нему.
Он одаряет меня своей ухмылкой.
— Отлично. Значит, только один бокал. Ты можешь повести мою машину, разумеется, если считаешь, что сможешь повести.
— Ты имеешь в виду из-за того, что я выпила бокал вина?
— Ага, именно.
— Все в порядке. Я больше волнуюсь за то, что поведу твою машину.
— Почему?
Я кладу руки на талию.
— Потому что у тебя дорогая машина. Моей же машине десять лет. Если я разобью твою машину, не смогу оплатить ее починку.
— Господи, Шеридан, у меня есть страховка. Перестань волноваться об этом. Поедем поедим мороженого. У меня как раз настроение для него.
Бум. И опять никакого «А не хочешь ли ты мороженого, Шеридан?» Что за бредовый подход к тому, чего он хочет. Возможно, именно так в нем играет его мужское начало. Я не знаю. Не то чтобы у меня в этом много опыта, да и серьезных отношений у меня никогда не было. Может, стоит просто спросить.
