Трахните меня быстро и жестко. Все дело в этом маленьком существе, которое проникло в мое сердце и разбросало там букеты цветов. И что теперь прикажете делать?
— Брак — большое дело. Я всегда считала, что он связан с любовью.
— Так и есть. Ты любишь Инглиш, так ведь? Я вижу это по твоим глазам, когда ты смотришь на нее, — говорит он.
— Но что насчет нас? Разве не предполагается, что люди, вступающие в брак, должны любить друг друга?
— Послушай, я понимаю, что, прося тебя об этом, выхожу за рамки всего разумного. Но я боюсь не за себя. Если Инглиш у меня заберут, я переживу это, я взрослый. Но что будет с ней? Она еще совсем мала для того, чтобы справиться со всем происходящим. Это может сломить ее на всю жизнь. В этой девочке столько любви, и меня убивает тот факт, что свет в ее глазах может потухнуть. Я не прошу для себя. Это только для нее. Я сделаю все, о чем ты попросишь. Все. Ты будешь жить у нас, и тебе не нужно будет платить за аренду. Я сделаю все, что тебе будет нужно. Ты сможешь пользоваться всем, что есть у меня. Моя семья примет тебя с распростертыми объятиями. Особенно Инглиш. Если ты пойдешь на это, я буду твоим вечным должником.
Мой скептицизм по поводу его искренности тут же испаряется, но я все еще уверена, что он сошел с ума.
— Ты реально серьезно?
— Чертовски серьезно.
— Я не могу это сделать. Брак — этот согласие на отношения между двумя людьми.
Он резко придвигается вперед, будто его сильно интересует наш разговор.
— Хорошо сказано. Именно поэтому тебе стоит согласиться. Я полностью «за» отношения между нами двумя и Инглиш. Я обожаю ее, и мне нравится общаться с тобой.
Он ведь шутит, верно? Он едва разговаривает со мной. Сейчас происходит самый нормальный разговор из тех, что был между нами. Именно поэтому меня так сильно это волнует.
Его голос становится немного резче, когда он говорит:
— Я сейчас через многое прохожу, а когда на меня давят, ухожу в себя.
Я дотрагиваюсь до волос и начинаю теребить одну из прядей между пальцами. А потом прикусываю губу, пока размышляю о происходящем.
— Перестань так делать, — резко произносит он.
— Делать что? — Я не понимаю, о чем он говорит.
— Играть со своими губами.
Выпрямившись, я отвечаю:
— Немного странное замечание, тебе не кажется?
— Нет, не покажется, будь ты на моем месте.
— И что это должно значить? — спрашиваю я, внезапно почувствовав силу дать ему отпор. — Видишь, вот еще один пример, почему ты меня бесишь.
— Это смешно.
— Нет, не смешно. Что, если этот брак не сработает? Я имею в виду, между нами. Что, если мы возненавидим друг друга? Всеми фибрами души, с учетом того, что ты и так не сильно нравишься мне.
— Об этом я также успел подумать. Я бы хотел, чтобы ты осталась с нами, пока Инглиш не исполнится двенадцать.
— Двенадцать! Это очень долгий период!
Его рука автоматически тянется к волосам.
— Минимальный возраст ребенка в нашем штате, чтобы он мог выбирать, с кем из двух родителей он хочет жить — четырнадцать лет, но они начинают прислушиваться к мнению ребенка с двенадцати лет. Я не говорю о том, что ее биологическая мать не захочет продолжать бороться на нее, но к тому моменту Инглиш будет достаточно взрослой и более приспособленной к ситуации. Мы говорим о шести годах. Знаю, что многого прошу, но я буду умолять, если понадобится.
У меня так сильно кружится голова от всего происходящего, пока я обдумываю его предложение, поэтому единственное, что я делаю — это начинаю перечислять все недостатки.
Подняв ладонь вверх, я начинаю загибать пальцы.
— Ты ведь в курсе, что не нравишься мне.
— Да, в курсе. И тебе не стоит каждый раз напоминать об этом.
Черт, он еще и нахал. Меня чертовски сильно тянет к нему в сексуальном плане. Так сильно, что хочется перебраться через стол и укусить за его губу. Но ни за что на свете я не позволю этому случиться. Подняв одновременно два пальца вверх, я добавляю:
— Ошибаешься. И да, я действительно люблю твою дочь. Тем не менее, у меня есть сомнения. Еще и договор об аренде.
Уголок его рта приподнимается. Еще одна часть его тела, которую бы я с удовольствием поцеловала.
— Я заплачу за твою аренду. Твоя соседка может оставаться там сколько пожелает, в течение этих шести лет.
Я скрещиваю руки на груди, тем самым ощущая учащенное биение сердца. Интересно, а он может это видеть?
— Я не смогу жить с тобой, если ты и дальше продолжишь играть со мной в молчанку.
— Что это значит? — Он выглядит действительно озадаченным.
— Временами ты постоянно молчишь, а когда говоришь — это всего несколько слов. Мне нужно больше.
Он расцепляет пальцы и приподнимает подбородок.
— Мне говорили о том, что я отдаляюсь, когда нахожусь под давлением. Тебе придется немного поработать со мной в этом отношении, потому что это и правда случается, даже когда я с Инглиш. А последнее время я нахожусь в постоянном стрессе.
Тихим голосом я добавляю:
— А еще перестань огрызаться.
— Огрызаться?
— Да, ты был груб со мной на родительском собрании.
Он выдыхает.
— Ладно, у меня был долгий перелет домой, мой рейс отложили, багаж потерялся, а еще я опаздывал, и потом ты предъявила мне всю эту фигню о частях тела, которая, как мне казалось, была глупой.
— Хорошо. Но говори об этом вежливо, не показывая свое неуважение. Ты бы когда-нибудь стал говорить подобным тоном с Инглиш?
— Очко в твою пользу.
Я постукиваю пальцами по столу.
— Мне нужно все обдумать. Я имею в виду, мы ведь еще даже ни разу не целовались, а уже обсуждаем женитьбу. Что, если мне не понравится, как ты… — Я вдруг таращу глаза от одной только мысли о том, что я чуть не сказала.
На его лице снова появляется нахальная ухмылка. Черт с ним. Почему он в себе всегда так уверен?
— Как я что? — спрашивает он. Он прекрасно знает, что именно я хотела сказать.
— Неважно.
— Нет, я хочу знать.
Я съеживаюсь на своем стуле.
— Это имеет какое-то отношение к «трахни быстро и жестко»? — спрашивает он, выделяя последнюю часть вопроса и при этом самодовольно улыбаясь.
Моя челюсть буквально падает на стол.
— Шеридан, я действительно не думаю, что тебе стоит волноваться из-за этого.
Мой бокал с вином очень кстати, поэтому я хватаю его и осушаю в один присест.
— У тебя есть еще какие-нибудь сомнения? — спрашивает он, поигрывая бровями.
Я не могу ничего ему ответить, поэтому он наливает мне еще вина. Засранец. Потом он придвигается ближе и начинает выводить круги на верхней части моей руки. Эти движения отдаются в моих женских местечках, что абсолютно нечестно, ведь мне совсем не нравится этот мужчина.
— Ты должна знать, что нравишься мне и ты меня привлекаешь. — Что? — Я не делаю из этого какую-то тайну. Я бы не стал крутиться возле тебя и проводить с тобой столько времени. Даже при условии, что ты понравилась Инглиш, я бы не стал этого делать, объяснил бы ей всю ситуацию, ну или что-нибудь в этом роде. Но я не сделал этого. Потому что ты мне симпатична. На самом деле, я считаю тебя невероятной. И сексуальной. И забавной. И я очень сильно хочу тебя поцеловать и сделать с тобой все остальные вещи, ходя по лезвию ножа и стараясь быть лучшим отцом и примером для Инглиш. Теперь ты это знаешь.
— Ты считаешь меня потрясающей и сексуальной? Почему? — вопрос вырывается быстрее, чем я могу его удержать.
Его выражение лица тут же становится раздраженным.
— А почему я не должен?
— Потому что парни вроде тебя не встречаются с девушками вроде меня.
— Парни вроде меня? Что это значит? — Он не просто удивлен моим заявлением, он выглядит практически оскорбленным.
— Да, посмотри на меня.
— Я это и делаю.
— Нет, я имею в виду, ты что, не видишь? Ты… ты же, блин, да ты можешь завоевать любую девушку, какую пожелаешь.
— Во-первых, ты ведешь себя так, будто я слепой. Во-вторых, мне нравится то, что я вижу. И, в-третьих, я хочу то, что находится прямо передо мной.
