Еве это с рук не сойдет. Приходько верно подметил, порой, чтобы утопить врага — себя не пожалеешь. Костьми ляжет, но не даст дочери отираться у Титовых.
— Возьми себя в руки, — стискивая зубы, просит жену. — Пьянством и истериками проблему не решить.
— Тогда ты реши эту проблему! Верни мне дочь! Сделай же что-нибудь, Павел… Сделай, что угодно! — звучит маниакально, но именно эти слова находят отклик в его душе. — Только верни Еву домой… Прошу тебя!
Порядка сорока минут уходит на то, чтобы утихомирить жену и уложить ее в постель. Спускаясь вниз по лестнице, Исаев промокает платком капельки пота со лба. Сильно сомневается, что выдержит подобную сцену еще хотя бы один день.
Расслабляет узел галстука по пути в кабинет.
Но заняться делами ему так и не удается. После коротких телефонных звонков, один за другим грянули неожиданные посетители.
— Слышал, что у тебя случилось, — суетливо произносит Игорь Анатольевич Толстой, тот самый глава государственной областной администрации, в дом которого ночью прокрался неизвестный преступник. — У меня… — не может подобрать слов, сжимая ладони в кулаки.
— Что у тебя?
— Похожая ситуация, — едва слышно выдавливает Толстой.
— Хватит, мать твою, мямлить!
— У меня похожая ситуация, — повторяет мужчина громче, надеясь на то, что не звучит от этого истерично.
Проведя пальцами по экрану телефона, протягивает его Исаеву.
Пользователь «Адам Титов» прислал новое сообщение.
Открывая его, Павел Алексеевич подсознательно знает, что увидит.
Фотографии и скрины документов.
— Пару дней назад такое же сообщение получил Маслов, и еще чуть раньше — Лиманский.
— Вчера Круглов, — угрюмо добавляет Исаев.
— Чего он хочет, Павел? Зачем он это делает?
Не успевает ответить, как Лидия Михайловна проводит в кабинет еще четырех мужчин.
— Ну что, Паша… Съел? Проглотил, не прожевывая, — зло выпаливает Приходько. — Будем ждать, пока кости нам ломать станет, переваривая? Или что-то, мать твою, наконец, все-таки сделаем? Только ты можешь знать, чего этот Титов добивается. Мало ему твоей крови, он методично зачищает себе всю территорию. Как ты, мать твою, это спровоцировал?
— Может, перестанешь все камни на меня сваливать? — гневным ревом отзывается Исаев. — Я отдал ему свою дочь! Между прочим, с твоей легкой руки! Как видишь, он ею не ограничился. Не успел я придумать, как вернуть Еву домой, этот сукин сын полез дальше. И ты хочешь, чтобы я решил, что делать дальше? Почему бы тебе самому, наконец, не раскинуть извилинами?
Приходько смотрит на гневный срыв Исаева с суровым прищуром. Впервые тот позволяет себе подобную резкость в отношении него, но Виталий Иванович сдерживает эмоции и принимает ситуацию разумно.
— Я понимаю твои чувства, Паша, — произносит с холодной рассудительностью. Остальные участники проекта «АнкараАнталияАдана» до сих пор не знают, каким компроматом Титов вырвал Еву из семьи. Они в принципе не знают, что эта информация сохранилась. Тревожно лишний раз даже вспоминать о трех «А». А уж озвучивать… — Тем не менее, ставлю все, чем пока еще владею, на то, что именно Ева — первопричина всего, что сейчас происходит.
Исаев шумно выдыхает и раздраженно сдвигает разбросанные по столу документы в одну сторону.
Толстой, хрустя костяшками пальцев, выступает вперед, касаясь пальцами крепкой дубовой столешницы.
— Что же нам делать?
— У этого Титова… вся информация на «Коркут», — сдавленно делится Семен Лиманский.
— Он обчистил половину моей бухгалтерии, — нервно добавляет Маслов. — Главбуха «скорая» увезла с приступом. Я сам на грани. Все очень серьезно… Под моим руководством государственный стратегический объект. И…
— А у меня, мать твою, что? — вспылив, рявкает Приходько. — Детское дошкольное учреждение?
Мужчины умолкают, а Виталий Иванович, растирая лицо нервным движением ладони, прижимает ее к губам и тяжело выдыхает.
— Сегодня пришло официальное указание, — дергая бровями, указывая глазами на потолок. — Сверху, да. Из Кабмина[1]. Объявлен тендер на покупку Припортового[2].
В кабинете повисает новая пауза, полная напряжения и потрясения. Мужчины, не отдавая себе в том отчета, с шумом переводят дыхание, набирая в легкие кислород, словно им предстоит прыжок в воду и совместный затяжной заплыв, как в давние времена — на заре их дружбы.
— Не думаю, что стоит воспринимать это серьезно, — выдавливает Исаев, первым приходя в себя. Отодвигая документы еще дальше, к самому краю стола, откидывается на спинку кресла. Выставляет ладони домиком и, демонстрируя отличительное самообладание, добавляет: — Попытки были миллионы раз. Последняя — только года два назад. Это уже закономерно.
Виталий Иванович прочесывает пальцами волосы. Громко вздыхает. Присаживаясь на подоконник, скрещивает на груди руки. Прежде чем продолжить диалог, следует взглядом по застывшим лицам приятелей, отмеряя уровень общего замешательства.
— Я все прекрасно понимаю. Не первый год в этой системе. Дай Бог, не последний, — умолкает, скашивая взгляд в сторону. — Но сейчас, чувствую, неспроста все. Как-то связано с этим ублюдком.
— Чего он, черт возьми, добивается? — повторяет Толстой, скидывая на спинку кресла пиджак.
Прижимает к желудку руку — язва, чтоб ее, привычно дает о себе знать. Только сегодня нет времени соблюдать режим питания. Не глядя, отключает звуковое напоминание на телефоне. Ланч придется пропустить.
— В общих чертах, — сухим тоном продолжает Виталий Иванович. — Грядет серьезная служебная проверка деятельности завода. Конкурс объявлен на конец января. Стартовая цена — сорок пять миллионов.
— Почему так мало? — недоумевает Круглов, забывая о дымящей в руке сигарете. — В прошлый раз сто пятьдесят просили на старте?
— Участвовать могут только граждане Украины. Цена занижена, чтобы покупка была доступной для территории нашей страны. У нас, конечно же, не Эмираты. Формально миллионеров не так много. Подумай, Виталик, многие ли могут вывалить такие деньги, не привлекая внимания со стороны закона? Возьмем хотя бы нашу Одессу. Ни я, ни ты, ни Маслов, ни Сеня, ни Толстой, — перечисляя имена и фамилии, словно на ходу ведет учет боевого состава. — Горбатясь на государство, таких денег не заработать. Формально, — тяжело вздыхает. — В нашем городе открыто подобную сумму могут вывалить только Титовы или Исаевы.
— Ладно, — включает в работу свой аналитический ум Маслов. — Паша подаст заявку на приобретение. Я изучу всех кандидатов, смоделирую темп торгов. Просчитаю возможные скачки и амплитуду… Будем торговаться до последнего. В складчину, если понадобится. Из оффшоров выведем, есть прекрасные рабочие схемы.
Присутствующие воодушевленно кивают и ждут одобрения от самого Исаева. Но тот на одно затянувшееся мгновение цепенеет под прицелами пяти пар глаз, а после — вдруг взрывается хохотом. С таким надрывом, что доходит до слез.
— Паша, что ты, черт возьми, нашел в этом смешного? — выплескивает нервное напряжение Семен.
Конец этого вопроса заглушает дикий рев Исаева. Швыряя фарфоровую статуэтку в декорированную каменной кладкой стену, взрывает застывший воздух звериным отчаянием.
— Сукин, сукин, сукин сын… — беспрестанно бормочет, не в силах смириться с происходящим.
Сердце колотится в груди с такой дикой скоростью, что невольно всплывает опаска: не финальные ли это аккорды? Ощущение такое, будто оно вот-вот запнется и уснет мертвым сном.
— Что еще, Павел? В чем дело?
Исаев тяжело выдыхает, склоняясь над столом и упираясь в него ладонями. Попросту цепляется, в поисках равновесия.
— Все мои счета заморожены.
— Что за…
— Кем? Областной прокуратурой?
— Давайте звонить Валерке… Почему ты сразу не сказал?
Исаев качает головой и прикрывает глаза.
— Генеральной. Вчера после обеда получил извещение.
— А Валерку, кто не в курсе еще, — с привычным ехидством вставляет Круглов, — сняли. И пока система ждет нового назначения, заправляет нашей прокуратурой какой-то амбициозный кретин. Ни связей, ни здравого ума. Хорошо хоть, что «и.о.».
