— Как?
— Ты знаешь.
— Нет.
Вздохнув, Ева разворачивается и направляется в дом.
— Только вы недолго, хорошо? — кричит она вдогонку Адаму, который поднимается по лестнице, чтобы переодеться. — Диана с Софи приедут в шесть.
— Хорошо. Мы недолго, — отзывается он со второго этажа.
Ева снова вздыхает и, поманив девочку, идет в кухню.
— А ты не голодна, цветочек? Может, хочешь йогурт или творожок?
— Творожок. С вишней.
Вечером они планируют приготовить мясо и овощи на гриле, поэтому Титова, войдя в кухню, сразу же отпускает женщину, которая с рождения Машки занимается у них готовкой и уборкой.
Когда Адам с девочкой уходят, Еве становится немного скучно. Но вскоре, раньше, чем она ждала, появляется Захара со своим бойфрендом Тимуром. А потом приезжают Диана с Софией, Терентий Дмитриевич и даже, что совсем уж редкость, Марк Дмитриевич. Насупленный и молчаливый, ну, хоть не агрессивный. Он вручает Еве коробку с грильяжным тортом и отправляется на задний двор в компании Терентия Дмитриевича, чтобы заняться подготовкой мангала.
Последней появляется Марина Станиславовна. Герман в последние годы бывает у них редко, большую часть времени он находится за границей.
Дашка с Дианой без конца болтают, заполняя своими звонкими голосами все пространство кухни. Софи большую часть помалкивает. Вступив в пору юности, она стала чуть сдержанней. Чаще всего копается в телефоне или с кем-то переписывается.
Наблюдая за Софи, Ева видит, как та то краснеет, то улыбается и что-то быстро тарабанит в своем телефоне. Поэтому не прислушивается к тому, что Машка болтает.
— Почему она говорит на украинском? — восклицает Диана полушепотом, привлекая внимание Евы. — Ни ты, ни Адам так не говорите.
— Я не знаю, — растерянно отвечает Ева. — А что она сказала?
— Ну-ка, повтори для мамы, детка, — просит Диана у Машки.
Невозмутимо передернув плечика, сидящая на столешнице девочка повторяет то, что сказала, на чистом украинском. Ее не смущают даже возникшая в кухне тишина и всеобщее внимание.
— Чудовий вечiр, вельмишановне панство[1].
— Как красиво у нее получается! — повторно восклицает Диана.
— А у меня воспитательница в саду так красиво говорит, и еще я мультики на украинском смотрю. А знаешь, зачем?
— Зачем?
— Чтобы стать президентом, когда вырасту.
— Это что еще за блажь? — изумляется Ева. Ей такая идея даже в шутку и даже в пылу детской неосознанности совсем не нравится. — Чтобы стать президентом, недостаточно хорошо владеть национальным языком.
— Но очень даже полезно! — с умным видом заявляет Маша. — Татьяна Леонидовна говорит, что некоторых людей стыдно слушать. Меня же нет!
— Надеюсь, ты все-таки передумаешь, пока вырастешь. Уж лучше будь русалочкой в папином море.
— Это сейчас я милая русалочка. В тридцать это уже не будет интересно.
— Маша, — мягко одергивает дочь Ева. — Вот мне тридцать, и что, я плохо выгляжу?
Захаре тридцать один, а она даже еще не замужем. Диане сорок восемь. Умеют же дети создавать неловкие ситуации!
— Ты очень красивая, мама. Но я же на папу похожа.
— А папа, что, не красив? Папа у нас очень красивый.
— Красив, но по-своему. Но это неважно. Вообще! Нам, Титовым, нужна власть.
— Дочуля…
Что ей сказать?
— Оставь ребенка в покое, — успокаивает растерянную Еву незаметно подошедший Адам.
Обнимая ее со спины, утыкается подбородком в плечо. И она готова поспорить на миллион, что в этот момент он подмигивает расцветшей в улыбке Машке.
— С ума сойти можно.
— Позже сойдем. Ночью.
— Адам! Знаешь, это сейчас вообще не смешно.
— Угу.
— Ладно, — подскакивает Захара, хватая миску с салатом. — Пора за стол. Машуля, возьмешь салфетки? А ты, Со, вот это блюдо. Не тяжело?
Наводненная родственниками и друзьями кухня стремительно пустеет, и они с Адамом остаются одни.
— И что дальше? Если уже сейчас она собирается стать президентом. Не актрисой, не певицей. Президентом!
— Оставь ребенка в покое, — напутствует как обычно спокойный Титов. — Ей пять лет. Она еще тысячу раз пересмотрит свои планы и мечты.
— Все равно. Меня это пугает.
— Без обид, но сейчас мы сменим тему, Титова, — оглаживая пальцами ее скулы, смотрит с невыразимой нежностью, прежде чем продолжить. — Я соскучился по тебе, Эва. Никакого гриля не хочу. Только тебя.
— Тише, — шикает на него раскрасневшаяся Ева. — Кто-нибудь войдет и услышит.
— Ну и пусть. Вообще не проблема, — целует. — Тогда они все поймут, и мы сможем подняться наверх, чтобы продолжить выяснять отношения.
— Адам…
— Эва…
С порога кухни доносится покашливания.
— Да, — со смущенной улыбкой протягивает Терентий Дмитриевич. Проходит к шкафчикам. — Я только стаканы возьму. И предупрежу всех, что у Евы разболелась голова.
— Это у Адама разболелась голова, — высвобождаясь из руки мужа, ехидно возражает девушка, показывая ему язык. — А я себя прекрасно чувствую.
— Вредина, — со смехом провожает сбегающую Еву взглядом.
— Пойдем, пойдем, Титов. Будем танцевать.
— Будем. Я уже хочу.
После ужина и томительных танцев в тускло освещенном саду, оказавшись наедине, Адам и Ева застывают в полумраке спальни. Задерживают дыхание, прикасаясь друг к другу. Ведут диалог горящими глазами.
Красивая яркая девочка, высеченная из крепкого мужского ребра. Божьими заветами, как и все женщины, обреченная на поиски мужчины, из-под сердца которого была вырвана. Когда он, по своей твердолобости, прикрывает рукой бок, не давая ей приблизиться, она встает ему костью в горле. Оба тогда решают, будто это всего лишь незамысловатая игра, пока он не теряет бдительность. Она безупречно входит в участок с вырванной плотью, прямо к нему под сердце.
Спустя годы Адам и Ева знают, это была освободительная война. Со всеми своими пороками, с перевернутой религией и тяжелым восприятием чьего-то превосходства они прошли ее, чтобы стать, наконец, счастливыми.
[1] Чудовий вечiр, вельмишановне панство — прекрасный вечер, глубокоуважаемое общество.
