Тийю выслушала Лизу, поднялась с кресла и вышла из кабинета, не говоря ни слова. Инна посмотрела ей вслед и тихо сказала:
— Бедная Тийю, как ей было тяжело в её положении. Но она всё выдержит. И Грозный, и Божнев поправятся, всё будет хорошо. И Юра твой скоро вернётся, вот увидишь. И я дождусь. Обязательно дождусь.
***
Из вертолёта Тарасов вышел сам, увидел санитарную машину и пошёл к ней медленно, с трудом переставляя ноги. Из открытой двери появилась светлая женская головка, Тарасов зажмурился и услышал родной голос:
— Я тебя, Тарасов, прибью, если ты ещё раз позволишь себе шляться неизвестно где и с кем, понял?
Юрий открыл глаза и увидел заплаканную Лизу, шагнул к ней, прижал к себе и наклонил голову:
— А если ты ещё раз заставишь меня ждать тебя после работы, я сделаю так, что ты забудешь о своей работе года на три, понятно?
— Понятно. Сделай, только не улетай больше так надолго.
Тарасов вздохнул полной грудью и посмотрел в небо. Не улетай… Надолго… Хорошо бы, любимая…
Часть 18
Инна. Полковник Касаткин
Анна резко села и замерла.
— Ты чего? — Игорь сел рядом с женой и прислушался. — Что-то приснилось, Анют?
— Нет, Игорь, ты спи, я Инночку проведаю, что-то мне не по себе.
— Давай я с тобой пойду, ладно?
Шанина с нежностью посмотрела на мужа и провела ладонью по мужской щеке:
— Отдохни, у тебя завтра с утра операция тяжёлая, а у меня день свободный. Спи. — Она встала, накинула халат и вышла из спальни, аккуратно прикрыв дверь.
Анна подошла к комнате дочери и прислушалась. Тихо, наверное, почудилось. Она уже собралась вернуться к мужу, как услышала приглушённый стон, Анна рывком открыла дверь и вошла в тёмную спальню.
— Инна, Инночка, открой глаза, слышишь меня! Инна, проснись! — Анна тормошила дочь, пытаясь её разбудить, но Инна мотала головой и стонала. Вдруг резко открыла глаза и села.
— Мама, он в лесу, ему надо пить, чтобы были силы.
— Кто, Инночка? О чём ты говоришь?
— Саша, мама, он в лесу и хочет пить, понимаешь! Он живой, мама.
— Если твой Морозов вернётся, я его прибью собственноручно!
Инна светло улыбнулась и поправила Анну:
— Мамочка, не «если», а «когда», я всё равно дождусь. — Она откинулась назад и зажмурилась. Анна села рядом с дочерью и улыбнулась. Как же выросла её маленькая девочка, сколько же ещё испытаний выпадет на её долю. Почему? — Мам, а как ты поняла, что папа тот самый, единственный?
Шанина усмехнулась и обняла дочь, Инна скрутилась калачиком и положила голову матери на колени. Анна медленно гладила непослушные рыжие волосы и вспоминала. А действительно, когда? Когда носилась по двору за бабочками, а он с улыбкой следил за ней? Или когда уехал, а родители каждый вечер по нескольку раз бегали к почтовому ящику у резной калитки и проверяли почту на ноутбуке? Или когда он появился через восемь лет такой красивый, возмужавший, строгий и немногословный? А она старалась всё время попадаться ему на глаза, да не одна, а в окружении хирургов-мужчин. И едва сдерживала себя, когда видела, как он хмурится. А потом Катюша сказала ей, что Шанин интересовался её делами… а потом та страшная авария, когда она растерялась и только оглядывалась вокруг, не понимая, что делать в первую очередь! Тоже мне врач! Это потом Игорь сказал, что она всё сделала правильно — кровотечение остановила, мальчонку пыталась вытащить из покорёженной машины, помощь оказывала, но сама Анна прекрасно понимала, что если бы не Игорь, она бы никогда не спасла того ребёнка. А потом был ужин, правда, до этого состоялся неприятный разговор с Муравиным, но Игорь тогда здорово его отбрил! И их первая ночь… И Инночка…
— Не знаю, Инуль, мне иногда кажется, что папа всегда был в моей жизни. С самого детства, я ж как кошка в него была влюблена! Только что в рот ему не смотрела, глаза растопырив во все стороны!
— Мам! Ну как глаза-то растопырить можно.
— Я всё могу! — Женская ладонь спустилась вниз и прикрыла оголённое плечо дочери одеялом. — И глаза растопырить, и мысли читать, и дверь открывать двадцатью способами.
— Дверь?
— За время работы в операционной, маленькая, я научилась открывать двери… жопой, носом, локтями, ногами и всеми остальными частями тела. Ибо стерильными руками ничего лапать нельзя! Это ты у нас в свинцовом подвале сидишь, а мы ребята, что всегда на виду!
Инна хмыкнула и потёрлась носом о мамины колени:
— И ни в каком подвале мы не сидим. Вот!
— Ну да, рентгенолог всем говорит: не бойся, это абсолютно безопасно! А сам убегает в полностью изолированный бункер, чтобы кнопочку нажать! Но у всех работа, хоть и разная, и у нас, и у вас. Ты глазки закрывай, постарайся заснуть, завтра на службу. — Анна гладила дочь по голове и тихо шептала: — Всё будет хорошо, маленькая. И Сашка твой вернётся, попробует только не вернуться; и любить тебя будет, и малыши у вас появятся, а мы с папой дедушкой и бабушкой станем, а потом ругаться начнём с тобой…
— Почему? — еле слышно прошептала засыпающая Инна.
— Потому что я баловать твоих детей буду, а ты у меня выросла строгая. Но всё равно я тебя слушать не буду, потому что кто же деток будет баловать — только бабушки и дедушки. Спи, маленькая, спи. Всё будет хорошо.
Инна стояла к Тарасову спиной и ничего невидящим взглядом смотрела в окно на госпитальный двор.
— Что он сказал?
— Он приказал прыгать, Инна, сначала Серёге с раненым Денисом, а потом мне.
— А вы? Все выпрыгнули?
— Инна, это был приказ, понимаешь? Приказ, мы не могли его ослушаться.
— Понимаю. Это всё, что ты хотел мне сказать, Тарасов?
— Завтра в штаб Кирилла Сергеевича пригласили, ты тоже можешь пойти.
— Чтобы услышать, что вы все верите в его гибель? Нет, Юра, я не пойду, а вас всех прошу с подобными предложениями больше ко мне не подходить.
Инна всё также неподвижно стояла у окна, она ни разу не взглянула на Тарасова, слушала его и качала головой, соглашаясь с его рассказом, и только в конце немного повернулась, посмотрела уставшими глазами и тихо сказала:
— Прости меня, Юра. Я всё равно дождусь. Пока я сама не буду знать точно, что Саша не вернётся, это значит, что он не погиб, это называется пропал без вести. А он вернётся. Я уверена. Я знаю!
***
Мужчины переглянулись, и Тарасов тихо сказал:
— Отказалась Инна идти в штаб завтра. Неприятный разговор получился, будто мы все уже смирились с потерей.
— Знаете, — тихо сказал Грозный, осматривая друзей, — со стороны так и кажется. Мы все такие живые, а командира нет! Ребята, что делать будем?
— Грозный, не геройствуй, ляг. Если тебе глаза пришили на место и обожжённую кожу подлатали, это не значит, что ты можешь скакать, как сайгак! — Божнев исподлобья глянул на друга и сжал кулаки.
— Не глаза, а одно веко, Божнев, язык прикуси!
— Так, замолкли все. — Тарасов на правах второго пилота, а значит в отсутствии Сашки на правах командира, остановил назревающую ссору и подсел к столу. — Что мы имеем? Деня, карту давай, квадрат какой?
Грозный склонился над картой, чуть повернув её к сидящему рядом Водопьянову:
— Самолёт обнаружили здесь, лес вокруг выгорел полностью, горючего там было до хрена. Парашюта Тарасов не видел, так?
Тарасов хмуро кивнул и молча уставился на друзей.
— Юрка вывалился здесь, к нашим попал здесь, я правильно говорю?
Тарасов опять кивнул.
— Значит, только тут. — Водопьянов ткнул пальцем в карту, на которой разливался зелёный ковер сплошного горного леса.
— Божнев, голову убери, на кой ты в карту смотришь? Ты что, штурман? Иди электроникой займись, всё равно ни фига в картах не разбираешься! — Грозный легко ткнул друга кулаком в плечо
— Не, слыхали? Я его на себе, блин, тащил, и вот она — человеческая благодарность!
