и должно быть. Все идеально, совершенно, и на ней синий сарафан, как на рисунке дочери.
Но я так и не услышал ее ответ на Пашкин вопрос.
Маргарита
Так, Цветкова, соберись.
Это твой босс, и нечего на него смотреть как на кусочек вкусного пирожного. Вообще, я к сладкому вроде как равнодушна. Но в памяти так свежи воспоминания о его поцелуе…
Не наглого Павла, с его позерством и пиханием в меня языка. А тот, спонтанный, которым Михаил пытался унять женскую истерику. Да, всего лишь истерику и тем способом, что первый пришел на ум.
Мужчина.
Мягкий, но требовательный поцелуй, на языке едва уловимый привкус кофе. Ну, а потом, моя естественная реакция и уже другие ощущения. Господи, я укусила своего шефа! Меня должны за это уволить.
Зачем я вообще это сделала, может, стоило расслабиться и получить удовольствие? Вот та, другая девушка, не Маргаритка, а Марго, как меня называет мама, пытаясь сделать тверже и сильнее, именно так бы и поступила.
Переворачиваю на сковородке сырники, Паша ковыряется в телефоне, задает странные вопросы о моем отношении к своему брату, фоном в гостиной включен телевизор. Ночью после ухода Михаила – вот, теперь и по отчеству называть его как-то неловко – я снова пыталась заснуть, но больше думала, а мысли были разные.
Но он такой милый, даже забавный, сам так испуганно выглядел, а потом, словно смущаясь, ушел. Все утро мои мысли занимает только босс, как дебютантку, что привезли на бал, и там ее впервые пригласили на танец.
Чувствуя чей-то взгляд, обернулась, заправила за ухо волосы, встретилась глазами с Михаилом, улыбнулась, а в груди сердце так часто забилось, прыгнуло куда-то в горло, и перехватило дыхание.
Нет, Цветкова, нет.
Он шеф, начальник, босс, он мой руководитель и работодатель.
Серые глаза, на лоб упала отросшая челка, Михаил без футболки, в одних джинсах. А когда мужчина подходит, продолжая меня рассматривать, берет сырник из тарелки, наконец вижу его татуировку на правом плече.
Это голова волка на фоне неба с рваными облаками и полной луной. Очень красиво и так реалистично, так и хочется провести пальцами, чтоб убедиться, что это всего лишь рисунок.
– Вкусно.
– Что?
– Вкусно говорю.
– Спасибо.
Откуда во мне столько смущения?
– Я сказал что-то не то?
– Почему?
– Ты покраснела.
– Жарко. От плиты жар. Михаил Дмитриевич, я тут подумала, что, скорее всего, мои услуги в роли няни уже не нужны, вы здесь, а я могу выйти на работу.
– Нет.
Ответ категоричный, Михаил ест уже третий сырник, смотрит в глаза, тщательно пережевывая, опускает взгляд ниже шеи, я смущаюсь еще больше. И зачем я только надела этот сарафан? Грудь слишком открыта, а еще плечи и руки.
– Нет?
– У нас договор.
– На словах.
– Ты мне не веришь? – вопросительный взгляд, четвертый сырник пропадает из вида, он так подавится, если будет есть всухомятку.
После неудачного романа с Эмилем я вообще мало кому верю, но Вишневскому о моем печальном опыте в любви знать необязательно. И он прав: у нас сделка хоть и голословная, но я как-то не верю в нее.
– У меня не было выбора, это шантаж. И еще: хочу, чтоб вы знали, – мой тон меняется, потому что я не стану растекаться лужей у ног пусть и такого симпатичного молодого мужчины, прекрасно оценивая свои шансы, которых нет. Ищу взглядом Софи, девочка со Стивеном скачут по Павлу, тот вроде бы счастлив. – Я присматриваю за вашим ребенком исключительно из симпатии к девочке, потому что хоть кто-то ей должен дать тепло и заботу, если родной отец занят чем-то другим. А о матери вообще ничего не известно. Вы знаете, что она даже говорить о ней не хочет, а вот о покойной бабушке вспоминает.
Убрала со сковороды последний сырник, выключила плиту, поставила тарелку на стол, а у самой внутри все сжимается. Сейчас он скажет, что это не мое дело, пошлет куда подальше – и будет прав. Это действительно не мое дело, а чужая семья и отношения – это вообще потемки.
– Софи, Павел, давайте к столу, каша остынет, и готовы сырники.
– Дюймовочка, да ты не Дюймовочка, а Золушка. Миха, припомни, когда мы так ели с утра да на даче? Только когда мама была. Пойдем, малая, надо лопать хорошо, что ты смогла меня забороть.
– Мы вдвоем тебя забороли, а если я попрошу папу, он точно тебя победит.
– Если папа, то да. Папа у нас самый сильный.
Чувствую лопаткам взгляд Михаила, а потом слышу его удаляющиеся шаги. Ну и пусть, я сказала правду, нечего на нее обижаться, пусть катится, он уже наелся, и не надо портить аппетит другим.
– Пап, ты куда?
– Я сейчас.
Он вернулся через две минуты – в светлой футболке, сел с нами за стол, посмотрел на тарелку с овсяной кашей пред собой.
– Ага, я сам в шоке, кашу сто лет не ел, – Паша понюхал свою тарелку, потом попробовал. – М-м-м-м, вкусно, Дюймовочка находка, где вы вообще взяли ее?
– Паш, давай следить за языком, это Маргарита, и она, если что, может ответить сама на твое хамство.
– О, это я знаю, уже было дело.
– В смысле?
Я кашлянула, засуетилась.
– Кушайте сырники, вот сгущенка, а в подвале Паша нашел малиновое варенье. Очень вкусное, это мама ваша варила?
Надо всех отвлечь, чтоб не обсуждать вчерашний инцидент с Павлом на берегу, на глазах соседа.
– Павлик, а вот если не ответит Маргарита, то отвечу я.
В моей руке застыла ложка, фраза была произнесена таким тоном, что по спине побежали мурашки. Он что, заступается за меня? Оберегает от брата?
– О, как все серьезно. Сдаюсь, честно, сдаюсь.
– Закрой рот, – тихий рык, мы все смотрим на Софи, та с любопытством изучает всех собравшихся. – Сонечка, кушай, а потом мы будем провожать дядю Пашу в город, он уже загостился.
– Уже?
– Да, вызовешь такси, Федор уехал рано утром.
Не обращая больше ни на кого внимания, Михаил принялся за кашу, Паша усмехнулся, подмигнул мне, а я перестала понимать, что здесь происходит. Ночной визит Вишневских, сосед Егор, поцелуи, тон беседы. И чего мне ждать еще?
Сбоку послышался скулеж, этот хитрый пес, состроив печальную мордочку,
