и сладкая. — Подмигнул ей. — Но за час я не успею сделать с тобой все, чего хочу. Так что сегодня вместо секса еда.
— И мы просто будем есть?
Кое-кто, похоже, уже знал меня слишком хорошо.
— Мы будем очень вкусно есть. С удовольствием! — Последнее слово я умышленно выделил. — А еще, одна красивая умная женщина расскажет, почему так старательно меня избегала. И пообещает больше так не делать.
Женя
Наверное, в словах мамы о глупости все же было что-то от правды. Во всяком случае, это объясняло, почему я согласилась на час с Бояриновым и никуда не убежала, когда он привез в ресторан.
Желудок у меня тоже оказался глупым… вернее — совсем не гордым. От вида хорошо прожаренного стейка и горы салата он заурчал как самый настоящий двигатель. А рот предательски заполнился слюной.
— Имей в виду, если попытаешься изобразить травоядное, я выкину всю эту зелень к черту и закажу еще один стейк! — Паша глянул на меня так, как я сама смотрела на учеников во время контрольной.
На миг даже язык захотелось ему показать, но мозг пока еще работал исправно.
— Не дождешься! Я уже говорила. Тебе не повезло с компанией. — Отрезав кусочек мяса, я положила его в рот и закатила глаза от удовольствия.
— Хорошая девочка.
Бояринов взял в руки вилку и нож. Повторил мой опыт.
— С утра ничего не ела. — Желудок меня уже выдал, так что скрывать правду не было смысла.
— Вот видишь, как хорошо со мной встречаться?! А ты отказывалась.
— Кто ж знал, что ты собрался меня кормить?
В отличие от начала нашей встречи, когда я от шока и слова выдавить из себя не могла, сейчас вдруг стало легко.
Похоже, голод и вкусная еда сработали как мощное успокоительное. Даже жалко было, что без Паши не потяну такое лекарство каждый день — курсом.
— Признаю. Был неправ. Нужно было заранее обсудить с тобой все планы. С позами, меню и прочими подробностями. — Этот мерзавец довольно ощерился. И тут же продолжил есть.
— Я бы по рельсам сбежала от тебя еще в Гамбурге.
— Тогда мы бы не проломили кровать в моем люксе. А наши соседи так и не узнали, как громко может кричать счастливая женщина.
— Ну да, за соседей обидно.
Чтобы не рассмеяться, я принялась жевать активнее. Даже пару раз ткнула вилкой в салат. Больше для вида. Чтобы чем-то занять руки и не дотянуться до шеи одного потрясающего умника.
— А за кого тебе обидно еще?
На этот раз Паша на меня и не взглянул. Вопрос прозвучал без иронии. Но смотрел Бояринов исключительно в свою тарелку, будто решил дать мне свободу.
Это был щедрый шаг для такого деспота, как он. Еще больший подарок, чем поездка в ресторан. Можно было смолчать… закрыться в себе, как в ракушке. Или просто поблагодарить за ужин.
Но вместе с аппетитом неожиданно проснулось и еще одно желание. Нетипичное для меня, слишком сильное, чтобы ему противостоять — открыться.
— Это был директор школы. Клянусь, я не давала ему никаких поводов или намеков. У нас были исключительно рабочие отношения.
Паша своими глазами видел некрасивую сцену под окнами школы. Он сто процентов понял, что там происходило. Не хотелось, чтобы он думал, будто в этой ситуации была моя вина.
— И давно он тебя беспокоит?
Паша с такой силой надавил на нож, словно хотел вместе с мясом отрезать еще и кусок тарелки.
— Илья Петрович только недавно работает в школе. До этого мы с ним нигде не пересекались.
— Но ведь сюрпризы от него уже были?
— Он уменьшил мою ставку, — новое признание далось мне легче, чем самое первое.
— А что еще планировал сделать? — Голубые глаза опасно сверкнули. Как у хищника, заметившего добычу.
По-хорошему, лучше было закончить исповедь. Передо мной стоял прекрасный ужин. Впереди ждали уже заказанные десерт и чай.
Но где-то внутри, за ребрами, словно дюзы открылись. Ни Свете, ни Вале я не рассказывала о своих трудностях на работе. Они ничем не могли помочь, а сочувствие сделало бы мне только хуже. Но Паше…
Я не могла понять, почему мне хотелось выговориться именно ему. Это была какая-то странная потребность на уровне инстинктов. Наверное, так древние женщины просили помощи у своих мужчин: «Дубина. Враг. Защити!»
Может, на меня так действовала усталость. Или страх.
Необъяснимо было. Но, вместо того, чтобы замолчать и сохранить все, как есть, я начала говорить.
Вначале о том, как постепенно стали сокращаться мои рабочие часы. Потом о том, как уроки немецкого языка переместились на начало и конец дня, так что мне приходилось находиться в школе от рассвета до заката.
После я рассказала Паше об угрозах. О новом учителе английского. Об учебной программе, которая менялась якобы по требованию отдела образования. И о грязных намеках директора.
Их я еще и сама до конца не осознала. Мозг отказывался рисовать в воображении картинки со мной и Ильей Петровичем в кровати. Мутило, стоило лишь вспомнить его слова.
В общем, ябедничала как девчонка. Горько от этого было. Стыдно. И радостно, что слушает. Внимательно, не перебивая, без своих фирменных адвокатских вопросов. Так что постепенно вместе с облегчением пришло и еще одно открытие.
Всю неделю я крутилась как белка в колесе. Суд, школа, Маша отнимали все силы. А сейчас поняла, что соскучилась по этому мужчине.
Совершенно дико соскучилась! Эмоционально, физически, еще как-то…
Млела от его редких улыбок. Вспыхивала от горячего взгляда. Готова была есть, есть и есть. Лопнуть от обжорства и зажариться от того, как тепло становилось на душе.
Как очень давно с папой. Когда мы вместе смотрели мультики или втайне от мамы вместо ее чечевичного супа варили себе пельмени.
Наверное, это был какой-то особенный ресторанный аффект. Сытая эйфория. В запале я даже чуть не рассказала о Лене и суде с ним.
Но официант очень вовремя принес десерт. А Паша начал улыбаться так, будто уже догнал свою добычу, разделал и съел.
* * *
Несмотря на все проблемы и стресс, спала я этой ночью как младенец. Маше даже пришлось толкать меня, когда зазвенел будильник.
На работу я тоже шла без тревоги. После вчерашнего разговора с директором было ясно как день, что впереди ждет увольнение, и никакой подвиг не сможет спасти.
Наверное, это была своего рода передозировка неприятностями. Психика до такой степени выгорела, что функция «тревога» уже не включалась.
Как бы там ни было, первый
