– Почему хорошо?
– Потому что Артем втрескался в его девчонку – Полину. Не хватало, чтобы они глотки из– за нее друг другу повырывали. Дури, что у одного, что у другого – хоть отбавляй.
Лицо Тимура принимает странное выражение.
– Ты об этом что– то знаешь? Об Артеме и Полине? А? – такое впечатление что что– то случилось, а я не в курсе.
– Ничего я не знаю! Придумал тоже! – отбивает начбез мои нападки.
Зародившиеся подозрения рассеиваются. Было бы что– то важное, Тимур бы рассказал.
– Так вот, – возвращаюсь в прежнее русло разговора, – Матвей остается, продавать бизнес не собирается. С одной стороны, он прав. Дело прибыльное, отлаженное. Да и с другой – тоже, если отдавать все, что у тебя пытаются отжать, будешь ходить без штанов. И скажи мне, любезный Тимур Аркадьевич, каковы шансы, что господин Белов не попытается закопать твоего Каленова?
Тимур молчит.
– Правильно молчишь. Их нет. Он, конечно, сейчас головой кивает на то, что с этим полиция должна разбираться. Но он только кивает, потому что пока в больнице. Как только оправится, он этого так не оставит. И еще одно, если один раз спустить выходку Каленова, то и он, и другие решат, что им все можно. Поэтому я за то, чтобы определить его за решетку. Любыми методами.
Тимур начинает психовать.
– Влад, определишь ты его на нары, если тебе дадут. Но он – авторитет. Для него тюрьма – дом родной. И оттуда он может многое. Я бы сказал – все.
Я знаю, что Саркисян прав. Но также знаю, что я тоже прав. В эти игры играют до конца. До могилки на кладбище.
– Пока я хочу, чтобы этот урод оказался за решеткой. Чтобы он почувствовал себя, как вытащенная из воды рыба. Чтобы ощущал, что не может мне помешать. А если не успокоиться – так из тюрьмы не всегда на волю выходят. Иногда и на погост.
Тимур встает, опираясь на костыли. У него сегодня выписка. После оформления всех документов он уезжает в Москву. К Артему, который теперь каждый день появляется в офисе.
– Тебе тоже есть, кого терять, Влад. Развяжешь войну, под удар попадут Олеся, дочь, сын и, кто его знает, кто еще.
– Тимур, война уже развязана. Причем не мной. Нужно закрыть вопрос. такие, как Каленов, не останавливаются сами.
– Такие, как ты, тоже.– Такие, как я – особенно.
– Тьфу ты! Осел упрямый! – ругается он, ковыляя к выходу из палаты.
Не понимая, зачем вообще стараюсь убедить его в собственной правоте. Он итак знает, что Каленов не успокоится, что он лишь затаился, выжидая удобное время для нового удара. Однако я собираюсь ударить первым.
Закрываем все вопросы, недовольный Саркисян садится в машину со своими людьми и отбывает в столицу нашей Родины. Так мне спокойнее. Все– таки у меня не пара ларьков, чтобы доверить управление ими Артему. Хотя нужно отдать ему должное, справляется пока неплохо. Но... маловат еще.
Под Воронежем. Лес. Декабрь.
Хрустит под ногами снег. На небе шар луны напоминает сырный круг, такой же дородный и щедрый. Поляна залита ярким светом от ночного светила. Холодно. Мороз крепчает. Кажется, что вот– вот из лесу появятся двенадцать месяцев. Но сказочный настой сбивает свет фар автомобиля, каким– то чудом проехавшим сюда. Возле машины толпятся люди, белые облака их дыхания время от времени плывут вверх, надеясь достичь круглого сырного шара над их головами.
На снегу скрючилась мужская фигура. Кое– где белый наст окрасился розовым и красным.
– Мне нужно, чтобы ты дал показания о похищении Матвея Белова, рассказал, кто в нем участвовал, где держали, как перевозили. Кто приказал. Короче, мне нужна вся информация.
Голос говорящего абсолютно спокоен. На нем пальто, из под которого видны классические брюки, шапки нет, хотя сейчас она бы не помешала, на руках перчатки, вокруг шеи – шарф из тонкого кашемира. Такие мужчины ходят в театры и рестораны. Но вряд ли катаются по ночному лесу. Без необходимости.
– Да пошел ты... – огрызается лежащий человек, – После такого я – труп...
В мужчине, который это слышит не меняется ничего. Он не делает ни малейшего движения.
– Ты уже труп. Если не сделаешь того, что я тебе сказал.
Ястреб, а это именно он, щерится разбитыми губами, за которыми явно не достает зубов.
– Не посмеешь! Вы же, господа, из конторы, закон должны блюсти.
В его словах слышится сарказм, а еще вера в то, что он не ошибается.
Ответом ему служит полнейшее равнодушие.
– Кто тебе сказал, что я тебе что– то должен? Никто тебя не найдет. Никогда. И искать даже не будет. Ты даже не представляешь, что это такое – безнаказанность, – мужчина не меняет позу.
Видно, что он здесь – главный. Ему подчиняются. И его боятся. А если у его жертвы остались какие– то иллюзии, то их легко развеять.
– Разденьте этого клоуна и привяжите к дереву, – слышится короткий приказ в морозом воздухе.
Его и не думают ослушаться. Ястреба подхватывают сильные руки, сдирают одежду, отвешивают пару тумаков, чтобы не сопротивлялся. И в чем мама родила привязывают к ближайшей березе.
Ястреб матерится, дергается, но безуспешно. Его спутниками становятся ночь и холод, потому что его мучители усаживаются в теплый салон.
Ястреб пытается хорохориться, напоминая себе, что он крутой парень, но когда в лесу начинают поблескивать чьи– то глаза, не выдерживает, принимается истошно орать. Что приводит лишь к тому, что звери быстрее появляются из чащи.
Влад
Олеся раздраженно отбросила телефон в сторону.
– Уроды! – вырвалось у нее.
Я сидел в кресле и работал за ноутбуком.
– Я же тебе говорил – не звони, – не смог промолчать, – Все равно они делать ничего не будут.
– Не могу я! Они его чуть не убили. Следователь этот еше... Обещал днем позвонить. Так и не позвонил. Я ему дозвонилась с тридцатой попытки. Уже вечером. Да и толку, что дозвонилась... "Олеся Денисовна, Вы же понимаете – доказательств нет. Задержанные в больнице. Следственные действия с ними проводить нельзя."
Она так натурально передразнила следователя, что я хмыкнул. Сам с ним тоже общался и пришел к выводу, что Каленова он боится гораздо сильнее, чем меня. Убеждать правоохранительные органы этого города, что им бы надо наоборот, мне стало жаль времени и усилий. Поэтому я пошел другим путем.
– Олесь, я же сказал, что сам все улажу. Или ты мне не доверяешь?
Она скептически окидывает мою фигуру загадочным взглядом и отвечает:
– Не знаю, не знаю. Все еще сомневаюсь, заслуживаешь ли ты моего доверия...
Паршивка! Оттащить бы ее в спальню... И начать перевоспитывать. Помимо воли внимание останавливается на ее груди, увеличившейся на размер после родов. Нет больше.
– Куда ты смотришь? – строго интересуется она..
А я сглатываю, вспоминая, как выглядит ее грудь без лифчика. Бело– розовые холмы, увенчанные темно– бордовыми пиками сосков, к которым мои руки тянутся сами собой.
– Влад! – ее голос, только что такой строгий, меняется, растекаясь медом.
Сексуальное возбуждение, заискрившее между нами, безжалостно разбивается детским плачем, раздавшимся из радионяни.
Олеся пожимает плечами и уходит в детскую. Я с сожалением провожаю ее голодными глазами.
Тут же звонит мой телефон.
На дисплее отчетливо высвечивается "майор Крайнов". Ну, наконец– то!
Беру телефон, принимаю вызов и прикладываю его к уху:
– Алло!
– Добрый вечер, Владислав Сергеевич.
– А он добрый, Клим Александрович?
– Добрый, добрый! – хищно тянет собеседник в ответ, – У нас все получилось. Запланированное событие завтра утром. Не забудьте включить телевизор.
Вот ведь! Наследие КГБ. Вроде все сказал, что я хотел знать. А вроде бы не сказал ничего.
– Спокойной ночи! – прощается майор.
– Спокойной! – отвечаю, нажимая на отбой.
Что ж, кто бы как к этому не относился, но сегодня ночью фэшники проведут арест Каленова. И дальнейшее оперативное сопровождение дела будут вести они. Как впрочем, и обеспечивать безопасность свидетелей. Значит, у этого помощника Каленова есть шанс дожить до суда. А у следственного комитета не будет возможности прогнуться под тех, кто возжаждет помочь авторитету. Охрану нужно будет усилить. И уезжать в Москву. И с Матвеем тоже оставить людей.
