Игрушка для генерала - Ульяна Соболева

Лев подал мне платок и, пока я вытирала рот, он тихо сказал:

— Они мертвы, а ты жива. А могла быть среди них…У маршала своеобразные предпочтения! Тебя не должно было там быть! — я вскинула голову и посмотрела на него, но не увидела ни одной эмоции на лице, словно высеченном из камня. Тем не менее Лев сделал то, что я от него не ожидала — он показал мне, что я все же значу намного больше, чем та самая девка, которой я завидовала.

Когда мы вернулись с прогулки, я все же съела свой завтрак.

Изменилась не только я, но незаметно для себя, я меняла и тех, кто меня окружал. После того, как Клара не появлялась перед слугами и охраной, а когда появилась, на ее атласной коже все еще были видны следы наказания, я вдруг стала замечать, что в моей комнате убирают иначе, чем раньше, что мои вещи пахнут свежестью, а на подносе с завтраком всегда именно то, что я люблю. Всё в этом мире относительно я обрела лютого врага и в тот же момент, как бы абсурдно это не звучало, симпатию тех, кто ненавидели Клару.

А на следующее утро меня ожидал очередной удар — Владимир распорядился о моем отъезде в закрытую школу-интернат, где проходило обучением. И никто не знал, вернусь ли я в этот дом снова…Увижу ли генерала. Или только уже на задании, которое могу получить только через несколько лет.

Триста семьдесят восемь. Последний раз я видела Владимира больше года назад. Ровный штрих на бумаге. Не цифрами, а именно штрихом. Я так привыкла за почти пять лет ежедневного отсчета. Сейчас я могла проставить этот день цифрами, могла прописать, могла вести учет в дневнике что я и делала, но перед сном…все равно ставила зарубку в изголовье кровати.

Я уже много чего могла. Меня научили. Я больше не была безликой ВВ13: в картотеках интерната я числилась, как Мила Журавлева. У меня была проставлена дата рождения, место рождения и красовалась моя первая фотография.

Глядя в большое квадратное зеркало уборной в центральном корпусе, я аккуратно подкрашивала губы бесцветным блеском. Минимум косметики, пару капель духов за ухом, распущенные волосы. Мой личный стилист сказала, что длинные волосы — это полностью мой стиль, и я не должна их трогать. Довольно интересное заявление, так как эта экстравагантная особа всем изменила прически и даже цвет волос. Я же по-прежнему оставалась брюнеткой.

Я привыкла к своему новому облику, более того, я умела его изменять в зависимости от того, что требовали от меня в данный момент. От невинной нимфетки до стервы. От уличной нищебродки до интеллигентной девушки.

Сейчас я должна была выглядеть как выпускница первого и самого основного уровня: юная, миловидная, фанатичная и доброжелательная. Точно, как на фотографии на моём бейджике, приколотом слева на черном трикотаже строгой кофты с треугольным вырезом.

Поправила за уши шелковистые волнистые пряди волос и улыбнулась своему отражению. Фальшиво, Мила. Улыбайся от души… Хотя тебя учат, что души у агента не бывает, что её вообще не бывает, но все же отыщи ее в себе и улыбнись, если хочешь получить печать об окончании сегодня, а не через две недели. Склонила голову в бок и снова улыбнулась. Уже лучше, но можно подумать ты просишь шоколадку в добавку на ужин у повара в академической столовой. И повар — это шестидесятилетняя, грузная женщина, которая должна сжалиться над твоей худосочной фигурой весом в сорок шесть килограммов при росте метр семьдесят.

Я растрепала волосы, взбила их пальцами, устроив на голове «творческий беспорядок» и улыбнулась, слегка прищурившись, провела кончиком языка по губам — вот теперь тебе выгорит три шоколадки, но не от повара, а от официанта.

Я решила, что три шоколадки намного лучше, чем одна, поправила декольте обтягивающей кофты и вышла из дамской комнаты. Высокие каблуки громко стучали по блестящему стерильно — белому полу. Бросила взгляд на электронные, огромные часы, встроенные над дверью кабинета выпускной комиссии. Они до тошноты пунктуальны и у меня есть еще десять минут.

Идиотский фарс. Все улыбаются, мечутся по коридорам с папками, кто — то кого-то поздравляет. Лучше бы повесили траурные флаги и написали: «Поздравляем с успешным окончанием курса, на следующий попадут далеко не все и даже не половина. У вас будет время попрощаться с врагами (друзей у агентов быть не может, как и других привязанностей), написать завещание (если вам есть что и кому завещать), а потом вы перейдете на подкурс — практика. И, упс — скорее всего, вы умрете на первом же задании, а если вам повезет — то на втором, а если очень повезет — вы доживете до второго курса, и мы будем над вами издеваться еще год, а потом вы все равно умрете и на ваше место придут такие же новички, которых мы тоже будем поздравлять».

— Ждешь?

Вскинула голову и посмотрела на Рината, я слышала, как он подошел еще до того, как он задал свой вопрос. Я даже знала о том, что он ждал, пока я выйду из уборной и шел за мной до самого кабинета.

— Охраняешь?

Парень усмехнулся и уселся рядом. От него пахло сладковато-терпким запахом одеколона, который напрочь забивал запах его тела. Мне не нравилось. Точнее, сам запах парфюма — да, а то, что он настолько навязчив, нет. Это была моя фишка — явно чувствовать все запахи, распознавать и запоминать их. Некая особенность, штрих к моим возможностям. Очередной сбой.

Рената я узнала с первого дня, как приехала в интернат, и мы виделись на трех уроках ежедневно. Он был невысокого роста чуть выше меня самой, темноволосый, зеленоглазый с идеальным аристократическим лицом. Обложка мужского журнала. Мой ровесник. Я не помнила его на Острове, как и он меня, но, оказывается, мы стояли с ним в одной шеренге.

— После экзамена мне кажется, что охранять нужно не тебя, а от тебя, — он усмехнулся и убрал невидимую пылинку с моих волос.

Подавила инстинктивное желание отбросить его руку и улыбнулась (у Рената нет шоколадки, Мила. Ренат может предложить тебе шикарный петтинг, оральный секс или трахнет тебя, и ты сойдешь с дистанции, так и не увидев своего первого задания, как Фаня, которую отчислили в первом полугодии и скорей всего от неё остались лишь записи в архивах, а так ее и не