откровенным сочувствием посмотрел на меня, что мне стало совсем невмоготу.
— Долго. Что-то около пяти месяцев.
- Что ж ты хотя бы срок беременности не уточнил при разговоре с врачом?!
— Как-то не до того было. Чувствовал себя слишком виноватым в случившемся. Это ведь я надоумил Елену Васильевну поговорить с Ариной, чтоб та выбросила из головы идею о браке.
— Так ведь и сейчас еще не поздно, Матвей! Ведь после ЗАГСа ты уже никуда не денешься.
— Илюха, ты себя слышишь? Она вены резала!
— И что теперь? Сдулся мужик?
— Сдулся. Не могу больше. Я так устал от всего этого.
— Выход?
— Я понимаю, что ты считаешь меня безголовым слюнтяем, червяком бесхребетным, козлом отпущения. И так далее. Я сам считаю себя таковым. Но как я ни упирался, придется смириться… на время, по крайней мере. Остается меньше пяти месяцев. А там — тест. И, думаю, я буду свободен. Ну что такое развод? Переживу как-нибудь.
— А если все-таки ребенок твой?
— Не знаю. Но что-то мне подсказывает, что этого не может быть.
— Тогда я тебя не понимаю! Матвей, очнись!
— Не могу я рисковать жизнью крохи… Чей бы он ни был. Она же ненормальная. От нее что угодно можно ожидать. Вот тогда я точно себя не прощу. Поэтому… Я так решил. И можешь думать обо мне что хочешь.
Чувствуя на себе осуждающий взгляд Кадышева, я твердой походкой направился к выходу. Почувствовал острое желание побыть одному. И никому ничего не доказывать…
Так вон оно какое, семейное счастье, — печально думал я, сидя перед телевизором.
Прошло уже два месяца после торжественной церемонии, связавшей нас с Ариной узами брака. Вот только не в смысле создания семьи. А именно брака в смысле недоброкачественности изделия.
О каком качестве семейной жизни может идти речь, если наши отношения — сплошная фикция, договор находиться вместе исключительно по принуждению.
Я несу несусветную чушь? Отнюдь, нет.
Дав свое согласие на этот странный союз, я подписался под обязательством быть рядом с женщиной, которую не просто не люблю, а ненавижу всеми фибрами своей души.
И разве могло быть иначе, если, едва придя в себя после демонстрационного вскрытия вен, Арина заявила, что повторит попытку, если мы не поженимся. Вот в этом ей нельзя было не поверить. Эта ненормальная готова еще и еще раз рисковать не только своей жизнью, но и жизнью ребенка.
Это до какой же степени надо желать получить желаемое, чтобы рисковать жизнью! Только зачем ей это? Ведь прекрасно понимает, что я не люблю ее. И не может быть у нас никакой семьи. На что надеется? Привыкну? Да никогда!
Как бы там ни было, теперь я обязан следовать следующим правилам:
• Поддерживать хорошее настроение Арины.
• Быть внимательным к ее особе.
• Вовремя возвращаться с работы.
• Исполнять ее капризы.
• Одаривать подарками.
• Посещать с ней женскую консультацию.
• Ходить с ней по магазинам.
• Выгуливать по вечерам.
А также выполнять множество мелких прихотей, дабы не портить настроение беременной жене. И, что самое главное: не приведи Господи высказать желание уйти в свою холостяцкую квартиру, заявив, что мне все это надоело.
Скажете телок, недоумок, придурок (ну, у кого какое словечко всплывет).
Только разве кто-то может понять меня?!
Но я ОБЕЩАЛ. И этим все сказано.
Стоит мне только выказать свое недовольство или задать неудобный для Арины вопрос, даже просто посмотреть осуждающе или недоброжелательно, как начинается сущий ад.
Как-то я завел разговор о сроках. Дескать, до родов еще далеко, а ее уже легче перепрыгнуть, чем обойти. Что тут началось!
— Хватит издеваться надо мной! Мне самой противен мой живот! — орала эта истеричка с пеной у рта. Я сделаю это! Ты меня доведешь!
Обзывая меня убийцей, хватает нож, бросается в ванную, затем бежит к окну. Мамаша вопит…
Нет уж, лучше я посижу тихонько. Так проще.
Арина зависает в телефоне, хвастаясь перед подружками, какой у нее распрекрасный муж. Про между прочим, подробнейшим образом расписывает обновление своего гардероба с обязательным добавлением стоимости обновок. Вот только не пойму, на кой они ей сдались? Накупила кучу шмоток. Только не на вырост, а, наоборот, на похудение. Ну-ну. Пусть только меня не трогает.
Теща хлопочет на кухне. Ублажает дочурку вкусняшками.
Меня, правда, тоже не обижает. Совсем закормила.
Но, как там у Слуцкого:
«Ты лучше голодай, чем что попало есть.
И лучше будь один, чем вместе с кем попало».
Буду честен, готовит она не «что попало». Однако мне их пироги и плюшки поперек горла.
Сам виноват. Чего уж теперь сопли на кулак наматывать?
Скорей бы уж родила.
— И что тогда? — встрепенулся внутренний.
— Не знаю. Все зависит от теста.
— А если все-таки ребенок твой? — повторяет он вопрос Кадышева.
— Если честно, я все больше склоняюсь к мысли, что МОЙ. Не стала бы она так настаивать на браке. Что это ей даст. Ведь договор остался прежним, если отец не я, то однозначно развод. Зачем тогда было огород городить.
— Ну да, — соглашается мой внутренний собеседник. — Так что делать-то будешь? Не уходи от ответа.
— Об этом я подумаю завтра, — отвечаю, обзывая себя бабой. — Внутренний обиженно заткнулся, приняв последнее на свой счет.
Если честно, не знаю, что буду делать, как жить дальше.
Просто буду жить ради ребенка. Надеюсь, это будет мальчик. Арина ни за что не соглашается узнать пол ребенка до родов. Хитрит опять? Кто разберет, что у нее на уме.
Ненавижу выходные дни. Так хоть бОльшую часть времени на работе провожу. Кадышев меня не трогает. Осуждает. Я ведь вижу.
Я и сам себя осуждаю.
И успокаиваю: я сильный, я выдержу, я справлюсь. Я должен был так поступить. Ради жизни крохотного существа, который ни в чем не виноват. И это не обсуждается.
Исповедь Матвея
Ну вот! Свершилось, наконец.
Арина родила мальчика.
Моего сына? Пока не знаю.
Теща умоляет не торопить с тестом. Пусть Арина восстановится. Говорит, как бы до послеродовой горячки не довести.
Подавляю вздох. Сколько терпел, потерплю еще. Ладно. Я уже привык.
Признаться, известие о рождении ребенка меня взволновало. Малыш. А вдруг и правда, я его отец. Это такая ответственность! Оказывается, это даже приятно. Чувствую гордость непонятного характера. Ну а что, производитель (!) Нет, правда, отец ребенка — это звучит гордо.
Я даже в роддом с тещей поехал. С букетом.
Арина выглянула из окна третьего этажа. Осунувшаяся. Побледневшая. Тихая. Вот
