так вести.
— Но не можем же мы врываться… — растерялся мой приятель.
— Постучи, а потом войдем. — предложила я.
— Вообще-то Наталья в это время никогда не разрешает себя беспокоить, как, впрочем, и Анна. — Николаша посмотрел на меня со значением.
— Не думаю, что Чифа привлекли лесбийские игрища. — возразила я.
Николаша тяжко вздохнул и осторожно постучал в приоткрытую дверь. Мы подождали, но никто не отозвался. Николаша постучал еще раз, уже гораздо громче, но результат был тот же. Зато неожиданно открылась дверь соседней комнаты и оттуда выглянула недовольная Анна. Надо было видеть, какое надменное изумление отразилось на ее лице, когда она поняла, кто нарушил ее покой. Честное слово, еще неделя в обществе этих дамочек, и я поверю, что родилась ничтожеством.
— Вы что, рехнулись?! Кто позволил?! — не стала церемониться Анна.
Николаша заметно сдрейфил, но меня было не так просто взять на голос. Я показала на дверь Натальиной комнаты.
— Уже два часа собака не отходит от этой двери. Что-то тут не так, потому что раньше никакой любви к Наталье за псом не замечалось. — мстительно сказала я.
Анна мрачно посмотрела на меня и подошла. Чиф недовольно заворчал.
— Пшел отсюда! — шикнула на него дамочка.
Чиф тут же показал ей правый клык, и она благоразумно решила не связываться.
— Наташа, открой, это я — Анна. — громко сказала она, стуча при этом в дверь.
Мы все напряженно прислушивались, но из-за двери не доносилось ни звука. Анна еще несколько раз постучала, потом неожиданно развернулась и ушла в свою комнату, не удостоив нас взглядом. Мы ошарашенно переглянулись, но не успели облечь в слова свое недоумение, как Анна появилась вновь, держа в руке ключ. Этим ключом она свободно открыла дверь и прошла в комнату. Николаша замялся, а вот меня сейчас могла остановить разве что группа вооруженных чеченских боевиков, и то, смотря чем вооруженных.
Николаша, сколько я его знала, совершенно не годился в лидеры, но всегда был отличным вторым номером, что и доказал, отстав от меня лишь на пару шагов. Так получилось, что захлебывающийся крик Анны, и то, что ее так напугало, предстало нашему вниманию одновременно.
— На кровати, прямо поверх аккуратно застеленного сиреневого покрывала, лежала Наталья. Она была абсолютно спокойна, я бы даже сказала, мертвенно спокойна. Ее голова, повязанная красивой сиреневой шалью, почему-то на старушечий манер (все волосы были прибраны под спущенную на лоб ткань, концы ее туго перекрещены под подбородком, а края расправлены по плечам ровными складками), покоилась на сиреневой подушечке с милыми кружевными оборками. Домашний, опять же сиреневый, халат Натальи доходил ей почти до щиколоток и открывал мягкие сиреневые тапочки с пушистыми шариками на подъеме. Руки были сложены на груди. Создавалось впечатление, что кого-то очень заботила мысль, чтобы поза Натальи точно соответствовала положению покойника в гробу. Глаза ее были плотно закрыты и не хватало только свечи в застывших руках. Но, следуя общему антуражу, здесь сгодилась бы и ветка сирени, только, увы, не сезон.
Теперь сиреневый цвет навсегда будет у меня ассоциироваться со смертью. Я вспомнила, как мама в детстве рассказала мне одну историю. У ее приятельницы погиб муж — это была страшная трагедия для семьи. Он крутил на турнике «солнце» и сорвался вниз головой, сломав себе шею. Мгновенная смерть. Когда его хоронили, жена, на глазах у всех, подошла к гробу и отстригла у покойного прядь волос, спрятав ее в коробочку из-под духов «Серебристый ландыш», очень популярных в то время. С тех пор запах этих духов стойко ассоциировался у мамы с похоронами. Вот и для меня теперь сиреневый цвет — цвет смерти.
Черты лица Натальи уже заострились, а вокруг губ залегла синева, странно гармонируя с общей цветовой гаммой. Из состояния ошалелого созерцания нас вывел нечеловеческий вой — это Анна, наконец, дала волю своему горю. Из коридора немедленно послышался такой-же вой, только более протяжней. Чиф, недавно так рвавшийся в запертую дверь, не решился войти в комнату и теперь оповещал дом о случившейся трагедии.
— Беги за Клавдией Васильевной. — сказала я Николаше и добавила. — Илью оставь с Ольгой, нечего им тут делать.
Анна же, оглушенная случившимся, уже не выла, а ползала возле кровати и причитала, невнятно бормоча какие-то ласковые слова, из которых я смогла разобрать: «На кого ты меня покинула?» и «Милая моя Наташенька!». Ей Богу, я бы искренне посочувствовала горю сестры, если бы перед глазами не стояла давешняя любовная сцена. В этом ракурсе причитания Анны приобретали двойной смысл и сострадания не вызывали. У меня, по крайней мере. Испугавшись, что в порыве горя Анна начнет карабкаться на кровать, я приподняла ее и посадила в кресло. Она обмякла в нем, даже не пытаясь сопротивляться. Тогда я налила в стакан воды и сунула ей в руки. Анна стала лихорадочно пить воду, проливая ее на свой халат, а я подошла к тумбочке возле кровати, потому что меня кое-что заинтересовало. Это был лист почтовой бумаги, согнутый пополам, внутренняя сторона вся исписана. Я отогнула верхнюю половину и прочла первую строку: «Не судите меня строго, я не могла поступить иначе».
Боже мой, так это самоубийство — успела подумать я и тут же услышала за спиной окрик.
— Что ты там делаешь?! — голос Анны дрожал и прерывался, но в нем явственно сквозила лютая ненависть.
Скорее всего в этот момент она ненавидела весь мир в целом, потому что вряд ли моя скромная персона могла вызвать такую бурную эмоцию.
Прежде чем повернуться, я совершенно сознательно спрятала листок под кофту, а потом спокойно ответила.
— Ищу салфетку, у вас все лицо мокрое.
— Принеси полотенце из ванной и сходи за Клавой. — приказала Анна, начиная понемногу приходить в себя.
— За ней уже пошли. — сказала я, подавая полотенце.
Именно в этот момент в комнате появился Николаша и растерянно развел руками.
— Клавдии Васильевны нигде нет, я весь дом обыскал.
— Как это нет? Может она к соседям вышла? — предположила я.
— К каким соседям?! Она ни по каким соседям не шляется Этого еще не хватало! — грубо оборвала меня Анна. — У Олега был? Она целый день там просидела.
— Ой, у него не был. — рванулся к выходу Николаша.
— Подожди, я сама схожу. — остановила я его и, не обращая внимания на Анну, вышла в коридор.
Сделав три шага по направлению к комнате Олега, я вдруг сорвалась на бег. Я испугалась, что и там могу увидеть жуткую картину смерти, напоминающую обряд. Ворвалась я, естественно, без стука. Олег лежал в кровати
