глазами настороженно наблюдала за нами, проверяя свою систему.
— Студентка-медсестра Берк сейчас работает в отделении неотложной помощи. — сказала она, нервно покусывая губу, возможно, переосмысливая целесообразность помощи таким мужчинам, как мы, в поиске Шарлотты, но также не желая бросать нам вызов.
Я повернулся в нужном направлении и пошел по коридору, мои люди шли по бокам от меня. В этом проклятом месте было так много белого, что это ослепляло. Я был порождением тьмы, и мой мрачный дом в Casa Nera не резал мне глаза так, как этот коридор. Яркие лампы дневного света и белый кафель. Даже персонал, который проходил мимо, был в белом. Это было похоже на какую-то пародию на рай, а я и мои люди были демонами в черном.
В отделении неотложной помощи я сразу заметил Шарлотту. Она деловито ходила между занавешенными кабинками, ее лицо было красивым и безмятежным, несмотря на царивший вокруг хаос.
— Приведи ее ко мне. — сказал я Элио, моей тени. Он кивнул и отошел.
Десять минут спустя, я сидел за занавеской, мысленно прокручивая идею разговора Берков с копами, и поигрывая ножом в ожидании. Я догадался, что это была младшая, более идеалистичная, Люси, а не практичная Шарлотта. Не то чтобы копы могли мне что-то сделать. У меня было достаточно рычагов влияния на начальника полиции, чтобы в этом городе мне сходило с рук все, что я захочу. Тем не менее, это был проступок, который не мог остаться безнаказанным.
Занавеска с резким щелчком отодвинулась, и вошла Шарлотта. Она сжимала папку-планшет с прикрепленным к нему листом бумаги, как будто это был щит, способный защитить ее от меня. Как только наши глаза встретились, она так сильно вздрогнула, что выронила ее.
— Что ты здесь делаешь… — начала она и чуть не прыгнула вперед, когда бесшумная тень Элио надвинулась на нее, оттесняя дальше за занавеску.
Он уверенно втолкнул ее в зашторенную комнатку, так близко, что если бы я протянул руку, то мог бы схватить ее за бедро. Мысль не была непривлекательной. Затем Элио отступил назад и вынырнул из тесного пространства, задернув занавеску.
— Почему ты здесь? — повторила Шарлотта, ее голос был чуть громче шепота.
Ее слова были твердыми, но глаза блестели от страха. Они упали на нож в моих руках. Это был маленький трюк, которым я овладел в юности, — легко крутить тонкое лезвие между пальцами. Мне нравились ножи; я чувствовал себя комфортно с ними с тех пор, как еще мальчишкой научился paranza corta, сицилийскому искусству боя на ножах.
Взгляд Шарлотты остановился на лезвии, и она побледнела, похоже, проглотив слова протеста против моего присутствия.
— Нам нужно поговорить, мисс Берк.
Она уставилась на меня, не говоря ни слова.
— Присядь, пожалуйста. — я указал лезвием на смотровую койку рядом со своим креслом.
— Я не могу оставаться здесь, если ты не травмирован. У меня будут неприятности из-за… братания в рабочее время. — тихо сказала она.
— Братания? — я приподнял бровь в ответ на ее слова, слегка тронутый весельем. Господи, эта женщина была интригующе непредсказуемой. Мне нравилось это в ней.
Я поднес нож к ладони, подбросил его и поймал за лезвие.
— Что это значит?
— Это значит, что ты должен быть пациентом, чтобы я могла остаться здесь с тобой. — сказала она, обретая уверенность в своей нелепой уловке.
Ошибка законопослушных граждан вроде Шарлотты заключалась в том, что они думали, будто существуют правила, способные обеспечить их безопасность. Они думали, что некая высшая сила, власть над всеми, будет следить за порядком.
Она не понимала, что теперь я был властью во всех аспектах ее жизни.
— А теперь? — небрежно спросил я, хватая нож и проводя им по ладони. Порез слегка обжег, когда выступила кровь и закапала на пол.
Шарлотта посмотрела на меня с ужасом. Ей следовало понять, что я не боялся ее начальства или полиции. Также как не боялся боли или даже пыток.
— Что ты наделал? — пробормотала она, в ней проснулось сострадание, которое было такой гребаной помехой. Шарлотта подошла ко мне и взяла мою руку в свою. Ее кожа была греховно мягкой.
Я равнодушно пожал плечами, забыв о порезе теперь, когда она подошла ближе. У меня никогда не было возможности рассмотреть ее при надлежащем освещении. Она была еще прекраснее, чем при свете камина. Ее каштановые волосы были собраны в низкий хвост, гладкий, как шкура выдры. У нее были две родинки на шее и одна на нежной раковине уха. Кто-то должен заказать портрет этой женщины. Маслом на холсте, возможно, сидящей в оранжерее Casa Nera или в библиотеке.
Она неодобрительно посмотрела на мою руку, доставая марлю из маленького шкафчика рядом со смотровым столом.
— Ты знаешь, почему я здесь, не так ли? — спросил я.
Слабый румянец окрасил ее щеки. Да, она знала.
Она быстро взяла себя в руки, не подозревая о том, что ее восхитительное лицо было так же легко читать, как мою любимую книгу.
— Тебе очень хотелось увидеть, на что похожа неотложная помощь случайным субботним днем?
Ее смелая попытка развеять напряжение заставила меня улыбнуться. Я покачал головой.
— Попробуй еще раз.
Она вздохнула и подтянула к нам маленький столик на колесиках, положив на него мою руку. Честно говоря, мне было наплевать на то, что мне перевяжут руку, но ее добровольное прикосновение было приятным.
— Признайся в своих грехах, Шарлотта. Ты из тех, кому становится легче, когда они делают это. — посоветовал я ей.
Она тяжело сглотнула, и ее глаза на секунду встретились с моими, прежде чем метнуться в сторону.
— Я не понимаю, о чем ты.
Моя раненая ладонь в мгновение ока крепко обхватила ее руку.
— Не лги мне. Никогда. Не. Лги. Мне. — мой тон был убийственным.
Она побледнела. Мои пальцы нащупали пульс на её запястье, и он бешено затрепетал под хрупкой кожей.
— Это была ты или Люси?
Ее румянец сказал мне все, что я хотел знать.
— Признай и покайся, — приказал я ей. — Пообещай мне, что проследишь за тем, чтобы это никогда не повторилось, что ты запрешь ее, если она попытается пойти к ним снова, прикуешь наручниками к двери, чтобы остановить ее. Заставь меня поверить в это, — призвал я.
Шарлотта уставилась на наши соединенные руки.
— И? — поинтересовалась она.
— И я дам тебе последний шанс… сохранить свою жизнь.
Она надолго замолчала. Мне нравилась борьба на ее тонких чертах лица. Ее гордость боролась с практичностью. Хорошая девочка в ее душе спорила с той, которая была готова на все, чтобы выжить.
