ее владельцу, закончив копирование информации, и откидывается на спинку кресла. Притягивает к себе чашку.
— Ну что ж, вы отлично потрудились, Грин! Я крайне вам признателен.
— Благодарю, — Грин делает глоточек кофе и тонко улыбается, — мы очень ценим сотрудничество с британскими коллегами!
— Поверьте, это взаимно.
— Что касается руководителей организации, то их контакты мы предоставим вам в самое ближайшее время.
— В этом нет нужды, их контакты уже у нас.
— Чудненько, будете работать напрямую?
— Да, но чуть позже, — заказчик медлит, словно что-то обдумывая, — ваш человек в охране?
— В администрации.
— Предупредите его! Сегодня ночью мы заберем оттуда девушек.
— Конечно. Силовая поддержка будет в лучшем виде.
— Это не понадобится, — он отрицательно качает головой, — я сделаю все сам. А вот ваша помощь мне пригодится, в качестве водителя, сможете забрать нас и доставить сюда?
— Конечно. Девушек будут держать здесь?
— Пока здесь, позже они будут отправлены в более надежное место. И, Грин… личная просьба. Доложите об этом своему начальству не ранее, чем через пару часов. Это возможно?
— Да, можете всецело рассчитывать на меня!
— Буду вам должен, — заказчик смотрит на часы, — выдвигаемся через восемь часов.
— Перед рассветом?
— Традиционно! — заказчик усмехается и снова делает глоток черного, как смоль, кофе, — самое тихое время.
Уныло размазываем по тарелкам овощной, по типу гаспачо, суп с добавлением крупной нежной фасоли, делая друг перед другом вид, что едим. Вообще, кормят нас здесь очень сытно и часто, но счет за такую любезность будет предъявлен несоизмеримо дорогой!
Есть и второе блюдо, накрытое круглой металлической крышкой, с заботливо предложенными на отдельной тарелочке столовыми приборами, но обе мы даже не притрагиваемся к ним, закончив прием пищи.
— Женечка, что же дальше? — тихонько ноет Катя, — папа, наверное, с ума сходит.
Стискиваю зубы, до боли сжимаю руки в кулаки, пряча их в карманы. Надо держаться. Не сломаться — главное! Когда-то это все закончится. Чем бы ни закончилось. В голове упорно крутятся строчки из Библии: твердого духом Ты хранишь в совершенном мире, ибо на Тебя уповает он…
Качаюсь как маятник, сидя на своей кровати, пока мою медитацию и монотонные жалобы Катюши не прерывает наша постоянная уже за эти кошмарные дни медсестра. Она заходит в палату с тем самым ненавистным мне охранником, имени которого я даже не хочу знать. Вслед за ними проскальзывает та, которую я для себя окрестила как «переводчица».
Наблюдаю за ними безучастным взглядом, останавливая свое покачивание. В руках охранника ноутбук. Он принимается устанавливать его на нашем столе, а медсестра улыбается, заметив почти нетронутую еду:
— Ай-ай-ай! Совсем раскисли, девочки. Что, повара наши плохо готовят, да?
— Что вы собираетесь делать? — спрашиваю отрывисто, игнорируя ее вопрос.
Сестра тут же пересаживается ко мне и плотно прижимается, подрагивая. Обнимаю ее.
— Чего они хотят? — шепчет мне в ухо.
— Ты че, тупая?! — ухмыляется мне охранник, — ноута не видишь? Давай присаживайся. Можешь сестру взять. Мужу твоему будете звонить. Чтоб не суетился там раньше времени.
— Катюнь, позвоним Грише и папе? Мы ведь как раз хотели, — ободряюще улыбаюсь ей и беру за руку, — пойдешь со мной? Или посидишь здесь?.. Пойми, надо, котёнок.
— Сопли долго еще будете разводить? — интересуется цербер, внаглую устраиваясь сразу за ноутбуком так, чтобы его не было видно, но очень близко к моему стулу.
К горлу подкатывает тошнота. Ненавижу его.
Тем не менее, идти надо. Катя решается поучаствовать — в итоге я сажусь на стул, а она встаёт позади, положив руки на мои плечи. Цербер дает последние указания в духе «только без фокусов», и я звоню Грише.
Как же я рада, что Катя плохо знает английский и многое не понимает из того, о чем говорю с нашими похитителями. Не слышит этих угроз.
— Привет! Ты папе сообщил о нас? — сходу интересуюсь у мужа. Он выглядит слегка помятым в своей домашней одежде.
— Приветик, — бросает небрежно, — естественно! Кинул смс и даже напомнил вам позвонить. Если он сам не в курсе!
Опять до боли сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Телефонов нас лишили, папа с ума сходит, это точно! Затем заставляю себя выдохнуть и чуть расслабиться. Если начну рыдать прямо здесь, наше положение только ухудшится.
Неприятный разговор продолжается.
— Ну что там, как? Привет, Катюх! — наконец, замечает Катю, она лепечет ему «привет», — что там, все супер? Готовишься?
Она кивает.
— Да в общем, у нас все хорошо, — я улыбаюсь подчеркнуто жизнерадостно, — как ты?
— К операции-то все готово? Когда операция?
И снова меня обдает то жаром, то холодом. Господи, дай мне побольше сил и самообладания. А лучше помоги выбраться из этого ада!
Какие у меня шансы выжить после такой операции, и что за врачи будут удалять мне жизненно важный орган, насколько они компетентны? Если бы Гриша только знал, что готовить будут не Катю, а меня! Хотя, разве это что-то бы поменяло?
— Точно не знаю, — отвечаю с усилием, — наверное, все решится в ближайшие дни. Рано или поздно, — запинаюсь, — рано или поздно нам скажут точную дату.
— А ты что, спросить не можешь, что ли? — искренне удивляется, — так значит, вы просто торчите в больнице и все?! А оплачивать кто будет, проживание там, питание и остальное, пока вы просто ждете?
— Не ты точно, Гриш, — горько усмехаюсь.
— А, это, типа, я виноват?
— Никто не виноват, Гриша. Вернее, я! Я одна во всем виновата, — глаза снова начинает предательски пощипывать. Если слезы хлынут сейчас мощным потоком, мне будет их не остановить! Переводчица за крышкой ноутбука начинает делать мне отчаянные знаки. Внутренне собираюсь, в который раз. И продолжаю наш диалог как ни в чем не бывало, — да все нормально, не переживай! Оплачивает фонд.
Дальше просто молчим.
Мне кажется, и тугодум бы уже начал догадываться, что у нас какие-то проблемы! Общаемся с ним, обе с Катей напряженные донельзя. Он спрашивает о погоде, об Америке, а потом выдаёт:
— Катюх, я что-то не узнаю твою сестру! А ну скажи ты, когда домой-то?
Никогда, вдруг тихо звучит в моей голове спокойный ответ.
И меня так же неожиданно отпускает. Перестаю дрожать. Невозможно дрожать 24/7! Становится ясно как день, что мне глубоко безразличен этот человек. Я бы и не вернулась к нему никогда.
Точнее, не вернусь, если выживу.
Начну все с начала, с нуля. Сама. Поселюсь в комнате мамы, пока не заработаю на первый взнос за собственную квартиру, которую приобрету в ипотеку, пусть самую крохотную, где-нибудь на окраине. Главное, чтобы свое,
