С приездом ребят волнение Светы немного улеглось, но, уже переступая порог, они увидели, что Светлане очень плохо. Глаза ее, обычно теплые и сияющие, были померкшими и блеклыми, а где-то на самом донышке в них застыли обида и страх, и, несмотря на то что она пыталась улыбаться, они оставались тревожными.
Она проводила ребят в кухню, налила им чаю, села на табуретку и стала рассказывать, что и как произошло. Сначала она пыталась говорить спокойно, а потом, переживая все заново, перестала себя сдерживать, и по ее щекам полились слезы незаслуженной обиды.
– Понимаете, страшно не то, что он говорил, а как он это говорил, – всхлипнула она, вытирая тыльной стороной ладони щеку. – Он смотрел на меня так, как будто я его злейший враг, как будто он ненавидит меня.
– Мама, может быть, ты накручиваешь себя зря? Ничего уж такого страшного не произошло, подумаешь, ну, не поночует ночь или две дома, не конец света. Никуда он не денется, вернется, – уверенно проговорила Алена.
– Светлана Николаевна! – произнес Ваня. – С мальчиками это бывает, я и сам не раз уходил из дома. Это возраст такой, поверьте. Все гораздо проще, чем вы думаете. Вы замечательная мама, и Володька непременно к этому придет, только для этого ему нужно время. Он же должен всем доказать, что он уже самостоятельный и взрослый.
– А по-другому об этом сказать нельзя было?
– Наверное, по-другому он не сообразил, – улыбнулась Алена, сочувственно глядя на мать.
Она была полностью согласна с Ваней, что у Володьки временный заскок, но мать было искренне жаль, и, если бы Володька сейчас подвернулся ей под руку, не задумываясь, сняла бы ремень с вешалки и выдрала его безо всяких сожалений. Тоже мне, нашел, на ком тренироваться, права он отстаивает, а мать с ума сходит.
– Светлана Николаевна, это нужно пережить, – мягко сказал Ваня. – Самое лучшее, что мы сможем предпринять, – это узнать, где он и с кем, но трогать его не стоит. Пусть эта блажь пройдет. Дело молодое, он ей скоро надоест, да и кормить его вечно никто не станет, так что хочет он этого или нет, а вернуться ему все равно придется.
– Ты думаешь? – проговорила с надеждой Светлана.
– Тут даже и думать нечего, – с уверенностью откликнулся Иван.
Через час, когда чашки были помыты и первая буря утихла, Светлана отправила ребят спать. Через тонкую перегородку стены уже доносился раскатистый храп Ивана, небо над крышей соседнего дома потихоньку подергивалось предрассветной краснотой, а Светлана все лежала на кровати с открытыми глазами, и душа ее тревожно ныла, будто роняя капли горькой горячей боли. Ощущая в горле липкий густой ком обиды, она слушала раскатистые неровные удары сердца, молоточками стучащие в ушах и тупым громыханием отдававшиеся в мягких перьях туго набитой подушки. Слез не было, но воспаленные от бессонной ночи глаза горели, будто засыпанные мелким колючим песком. Закрывая веки, Света ощущала, как невидимые твердые песчинки царапают поверхность глаз, оставляя за собой тонкие, словно волос, невесомые ссадины.
Отчаявшись уснуть хотя бы ненадолго, она встала и, не включая света, на цыпочках, боясь разбудить ребят, прошла на кухню. Через шторы было видно, как, прищурив хитрые кошачьи глаза, играли желтыми усиками уличные фонари и как, растворившись в густой мути предрассветного неба, зияли пустыми провалами слепых глазниц дремлющие дома.
– Не спишь? – негромкий шепот за спиной заставил Светлану вздрогнуть. – Прости, – улыбнулась дочь и виновато взглянула матери в лицо, – я не хотела тебя напугать.
– Ты чего полуночничаешь? – стараясь унять внезапную дрожь, Света посмотрела на босые пятки Аленки. – Сто раз говорила, не ходи босиком, простудишься. – Поймав взгляд дочери, Светлана обратила внимание на свои босые ступни и, не удержавшись, хмыкнула.
– Мам, почему, что ни мужик, так с червяком? – негромко проговорила Алена, и по тону дочери Светлана не смогла понять, о Володе или об Анатолии идет речь.
– Червяк плохого не выберет, – устало улыбнулась Света, благодарная дочери за солидарность.
– Значит, чем больше червоточина, тем слаще, так что ли? – В кухне было темно, но даже в отсвете уличных фонарей Светлана увидела, что на лице дочери застыло сомнение.
– Ничего это не значит, – с усилием прошептала она, отгоняя от себя тени прошлого.
– Мам, я тебя не решалась спросить все это время… – Алена замялась, не зная, как приступить к волнующей ее теме, и просительно взглянула на мать, но та молчала. – Я хотела спросить тебя… об отце, – наконец, проговорила она, и до слуха Светланы донесся ее облегченный вздох.
– Спрашивай. – Брови Светы взметнулись вверх и застыли, почти соединившись одна с другой.
– Почему он так поступил? – Подойдя к столу, Аленка опустилась на табуретку и посмотрела на мать, как в детстве, снизу вверх. – Он тебя разлюбил?
– Чужая душа – потемки, дочка. – В голосе Светланы снова зазвучала обида. – Я думаю, что он никогда и не любил меня по-настоящему. – Обогнув край стола, она села напротив дочери и внимательно посмотрела ей в глаза, казавшиеся в темноте почти черными. – Наверное, мы оба никогда по-настоящему не любили друг друга.
– Неужели для того, чтобы это понять, требуется столько лет? – думая о чем-то своем, произнесла Лена.
– Иногда для осознания своих ошибок людям не хватает жизни, – так же задумчиво проговорила Света.
– Мам, а если папа вернется… – Алена сделала паузу, – ты пустишь его назад?
– Почему ты решила, что он должен вернуться? – сказала Света, и по тому, как ровно прозвучал ее голос, Алена поняла, что мать об этом уже думала.
– Они оба вернутся: и Вовчик, и папа, но вопрос не в них, а в тебе, – без колебаний произнесла дочь.
– Володя – мой сын, и, пока я жива, он может рассчитывать на мою любовь и прощение.
Из-за дверей по-прежнему доносились сочные раскатистые переливы храпа, во дворах отчаянно лаяли собаки, а полоса над крышами домов становилась все светлее.
– А как же отец?
– Я смогу это пережить, – почти беззвучно прошептала Светлана, и Алене стало совершенно ясно, что обратной дороги для Анатолия нет.
Несмотря на утешительные слова Ивана, Светлана не могла сидеть сложа руки и дожидаться, пока блудный сын одумается и с покаянной головой возвратится в родное гнездо. Перевернув вверх дном всю квартиру, она нашла растрепанную записную книжку Володи и стала обзванивать всех знакомых и приятелей сына. Закрыв глаза на приличия и условности, она обрывала телефон, надеясь услышать хоть что-то, что смогло бы прояснить происходящее.
Единственным, кто сразу мог бы прояснить ситуацию, был друг Володи, Федор, но как на грех его не было дома, и длинные гудки телефона разрывали пустоту шумилинской квартиры совершенно без всякой пользы. Собирая по крупицам, по обрывкам фраз интересующую ее информацию, Светлана упорно складывала недостающие звенья, и к вечеру субботы картина стала потихоньку вырисовываться.
