– Попытка не пытка.
Оказалось, что дешевле всего сделать запись в разгар ночи. Две недели спустя Николь, Шарон и троюродная сестра Шарон Илей-на в два часа ночи пришли на студию «Си-борг». Инженер пригласил аккомпанировать Николь четверых музыкантов. Николь страшно нервничала и даже прошептала Шарон, что музыканты наверняка никудышные, раз они ради заработка согласились играть посреди ночи. Деньги Николь сняла со своего счета в банке и до сих пор жалела, что потратила их на такую эфемерную вещь.
– Замолчи, иначе они все уйдут! – прошипел инженер, которого звали Томми. – Знаешь, какие они обидчивые?
Смущенная Николь закурила. Никто на нее не покосился. Наоборот, в «Си-борге» косились на некурящих; музыканты, инженер и даже регистраторша дымили вовсю. За долгие годы здешние стены приобрели коричневый налет и пропитались смолой.
Первый час стал для Николь настоящим адом. Она привыкла к караоке, песни собственного сочинения пела только у себя в спальне, и музыканты, казалось, не проявили к ней никакого интереса. Может, напрасно она послушалась совета Томми и стала петь чужие песни вместо своих собственных? Инженер сказал, что главное – это голос и что такая демонстрационная запись будет более убедительной.
Направляясь в туалет во время перерыва, Николь злилась на себя за то. что надела розовые джинсы в обтяжку и туфли на высоких каблуках. У Николь распирало живот, потому что приближалась менструация, и пояс джинсов врезался в нее, как струна в сыр. Зачем вообще ей все это понадобилось? Должно быть, она рехнулась. Может, просто сказать им всем, что у нее ничего не выходит, и с миром отправить по домам?
– Николь! – окликнула ее Шарон, влетевшая в туалет следом за ней. – Ну разве не здорово? О боже, они все влюбились в тебя! Я только что подслушала, как парень, который играет на бас-гитаре, говорил Томми, что у тебя фантастический голос, и спрашивал, не понадобится ли тебе группа!
Николь выпрямилась и устало заморгала. От яркого света люминесцентных ламп болели глаза; веки воспалились от толстого слоя туши.
– Что они сказали ?
– Что ты просто чудо! Что у тебя есть все звездные качества! – радостно воскликнула Шарон. – Я сама могла бы сказать им это, но хорошо, что они так думают, правда?
Николь слушала ее вполуха и смотрела на свое отражение в зеркале. Глаза усталые, на щеках лихорадочный румянец… Звездные качества? Ничего себе!
– Шарон, та ярко-красная помада при тебе? – спросила она. – Я оставила сумочку внизу, а выгляжу как ходячий труп.
Шарон порылась в сумке размером с мешок Сайта-Клауса и нашла нужный тюбик. Николь дрожащей рукой нанесла на губы толстый слой помады. Алое прекрасно смотрелось на ее смуглом личике с сияющими янтарными глазами. Сексуально и в то же время таинственно.
– Пошли! Сейчас я задам им жару! – широко улыбаясь, сказала она.
Рев Милли, очевидно, был слышен в соседнем графстве.
– Не хочу сидеть в машине! – кричала она, ее маленькое личико покраснело от злости.
– Я тоже, – сквозь зубы пробормотала Хоуп.
Она вела взятый напрокат автомобиль по извилистому шоссе, стараясь не обращать внимания на ветер и дождь. Когда самолет снизился перед посадкой в аэропорту Керри, Хоуп посмотрела в окно, надеясь увидеть чудесный изумрудный остров. Но тут закапризничал измученный Тоби, Хоуп пришлось отвести взгляд от мрачновато выглядевших полей и успокоить его. На земле вовсю хлестал дождь, и это унылое зрелище разительно не соответствовало описанию Мэтта.
– Помню, мы с Гароидом сидели на ступеньках, светило солнце, он держал в руке бутылку «Гиннесса», вокруг жужжали пчелы, а с полей доносился запах свежего сена. Все вокруг было ярко-зеленым и золотистым…
«Должно быть, „Гиннесс“ пили они оба», – мрачно подумала Хоуп. В нынешнем Керри не было и намека на зелень и золото. Даже с учетом того, что стоял морозный ноябрьский день. Если бы из улья вылетела хоть одна пчела, ветер унес бы ее в преисподнюю.
Мэтт с воодушевлением говорил о том, как будет сидеть на берегу Атлантики и слушать шум прибоя – самую лучшую поэму на свете. Рассказывал, что Редлайон лежит в котловине, защищенный от дующих с моря жестоких ветров. И пользовался при этом словом «идиллия».
Сейчас идиллией тут и не пахло. Хоуп начинала думать, что Мэтт совершил ошибку, десятью днями раньше переправившись в Ирландию на пароме. Путешествие с детьми оказалось настоящим кошмаром, и справиться с ними одной ей было трудно. Но Мэтт настоял на том, что кто-то должен подготовить коттедж, поскольку поверенный намекнул, что дом «довольно запущен». Кроме того, он был должен как можно скорее встретиться с людьми из общины художников, чтобы иметь возможность работать в тамошнем творческом центре.
После посадки в Килларни они надолго застряли в аэропорту. Когда Хоуп уже решила, что багаж пропал, четыре чемодана наконец появились. Протиснувшись через переполненный маленький зал с двумя хнычущими детьми, она обнаружила заранее заказанный приземистый автомобильчик и перетаскала туда веши, запретив себе обращать внимание на устроенный Милли скандал. Но это было не очень просто, тем более что стайка старушек, входивших в дверь аэропорта, посмотрела на Хоуп так, словно у нее на лбу было написано: «Негодная мать».
Милли истошно вопила целый час, пока сбитая с толку Хоуп разбиралась в карте, пытаясь понять, куда ей ехать. Ко всему прочему, жители Килларни ходили по улицам как попало, лезли прямо под колеса и смотрели на проезжавшие машины как на досадную помеху. «Все ирландцы чокнутые», – мрачно подумала Хоуп, выруливая на дорогу, ведущую к Редлайону.
К счастью, дождь вскоре прекратился, а внимание Милли привлекло стадо черно-белых коров, пасшихся у обочины.
– Коровки, коровки! – завизжала она с таким восторгом, словно внезапно открыла целую популяцию доселе неизвестных науке зверей.
Тоби испуганно прижался к матери. Он не любил крупных животных. Увидев в зоопарке слона, он начинал всхлипывать, в отличие от Милли, которую приходилось держать силой, чтобы она не залезла в вольер с обезьянами.
– Мама, а у нас будут коровки? – с жаром спросила Милли.
Хоуп не имела об этом ни малейшего представления. Мэтт ни разу не говорил о том, были ли у Гароида коровы. Он вспоминал лишь о прелестном коттедже, заросшем плетистыми розами, и большом запущенном саде. Других подробностей он не сообщил, хотя поверенный говорил о четырех спальнях, кухне с дровяной чугунной плитой и ванной, в которой стояла старинная ванна на когтистых лапах. Все это звучало чудесно, но немного напоминало романы о Средневековье, в которых никто не страдал от зубной боли, а женщины не умирали от мучительных родов.
