– Конечно, – ощерившаяся, и вдруг успокоившаяся, Ксюха стала еще более пугающей. Она медленно подошла к столу, достала из пакета турецкий батон, взяла в руку нож и начала отпиливать кусочек. Женька смотрела на неё во все глаза. Стеклянный человечек внутри неё приплясывал в нетерпении, высунув язык и вытаращив глаза-бусинки.
– А хочешь, я скажу тебе, почему Лёка постоянно к тебе бегает? – Ксюха засунула в рот кусок батона и говорила с набитым ртом.
– Потому что мы друзья, – холодно ответила Женя, которой вмиг надоел весь этот спектакль. В её глазах яркими огнями вспыхнуло: «Не тронь».
– Нет, – крошки посыпались с губ на пол, секундами задерживаясь на груди и подбородке, – по той же причине, что и Виталик. Она просто хочет тебя трахнуть.
Стеклянный человечек внутри услышал это и заплясал. Задергал ледяными ручками-палочками, растопырил ноги в немыслимых прыжках, и замотал головой. Женька помотала подбородком ему в такт.
– Ты дура, что ли? – Скорее сказала, нежели спросила она и, встав с кровати, начала собирать со стола разбросанные тетрадки. – Лёка девушка, как и я. Она не может хотеть меня…
– Да ладно тебе! – Ксюха одним прыжком оказалась рядом, и вырвала стопку из Жениных рук. Теперь они смотрели друг другу прямо в глаза. – Сними же, наконец, свои розовые очки, идиотка! Лёка – лесбиянка, это знают все, кроме тебя. И дружит она с тобой только потому, что собирается трахнуть. Можешь у Ирки спросить – в прошлом году они с ней тоже «дружили». Хочешь, прямо сейчас пойдем и спросим?
Раньше Женька не знала, что возможно испытывать такую злость. Раньше она не понимала, что существует нечто большее, чем отвращение. Теперь поняла. Она ощутила что-то, похожее на чувство, когда раздавливаешь голой ногой земляного червяка. Только во сто крат сильнее. И обнаружила, что не умеет с этим справляться. Ей хотелось ударить Ксюху, оскорбить, уничтожить. Хотелось надавать ей по щекам, заткнуть её поганый рот, посмевший произнести такие мерзости. Но тело почему-то не слушалось, губы дрожали, но не было возможности произнести ни звука.
Увидев торжествующую улыбку на лице Ксюхи, Женя всхлипнула, развернулась и выбежала из комнаты. Стеклянный человечек у неё внутри прыгал и хлопал в ладоши. У него сегодня был удачный день.
Шагая по темной улице к Лёкиному дому, Женька спрятала руки в карманы и крепко прижала их к бокам, потому что не хотела ни к кому прикасаться, пусть даже и случайно. Впервые в жизни она ощущала себя грязной. Ксюхины слова до сих пор отдавались в висках тяжелыми ударами, от этих ударов плечи напрягались, а локти прижимались к бокам теснее и жестче.
Где же предел подлости человека? Что заставляет его лгать так мерзко и изощренно? Придумывать самое болезненное, самое ужасное и тяжелое?
«Это зависть, – подумала Женя, – самая обычная зависть. Она может быть как движущей силой развития, так и наоборот – разрушающей машиной подлости и лжи. А ложь, в свою очередь, способна разобщить. Или сблизить – если это чужая ложь».
Лёка сидела на полу, когда Женька вошла в её комнату. Она что-то клеила из тонких полосок бумаги, руки её, щеки и лоб были измазаны красной краской, а на белой футболке отпечатались невнятные сине-зеленые пятна.
– Не вставай, и не говори ничего, – велела Женя, не дав подруге и рта раскрыть, – я кое-что скажу сейчас, а ты молчи пока. И не обижайся на то, что я скажу – это несусветная чушь, но я должна сказать, потому что мы друзья и между нами не должно быть секретов.
Воспользовавшись паузой, Лёка кивнула и вытерла руки измазанной донельзя тряпкой. Она по-прежнему сидела на полу, на коленках, упершись ладонью в палас и пристально глядя на взбудораженную Женю. Чертята в синих глазах удивленно замерли и раскачивались, готовясь к неожиданностям.
– Ксюха сказала, что ты лесбиянка, – выпалила единым махом собравшаяся с духом Женька. И заговорила быстро-быстро. – Я знаю, что это неправда, и полная чушь, и прости, что я передаю тебе её слова, но мне кажется, что ты должна знать, и мы должны придумать, как прекратить эти дурацкие слухи, а то ты ведь знаешь, как Ксюха любит поболтать – не хватало еще, чтобы вся общага повторяла за ней этот бред, или – и того хуже! – весь студгородок. Надо пойти и поговорить с ней, потому что она же не просто так придумала эту чушь – видимо, она за что-то злится на тебя, или на меня, или на нас обеих вместе, или…
Она продолжала говорить, а Лёка всё смотрела и смотрела на неё, не произнося ни слова, и чертики в глазах грустно покачивали головами. Во всей её позе было что-то покорное – она будто согнулась под тяжестью невидимой ноши, и только пересечение взглядов не давало ей сломаться окончательно.
Женька поняла не скоро. Понадобилось еще несколько несвязных предложений, прежде чем она позволила себе осознать то, что было понятно с самого начала.
Всё это правда. Всё именно так, как сказала Ксюха.
Она поняла, но не остановилась. Невозможно было прервать поток слов, невозможно было отвести взгляд, потому что она знала – как только это случится, всё изменится, и никогда уже не будет как раньше. И одна продолжала говорить, а другая – смотреть.
– Знаешь, когда она мне сказала этот бред, я хотела её ударить. Сильно-сильно, чтоб не повадно было больше такую чушь нести. Но не ударила. Наверное, ты была права, и я просто маленькая. А еще я, наверное, трус, потому что не дала ей отпор, а сразу убежала сюда, к тебе. Ну и что, что я трус, правда? Теперь мы вместе пойдем к ней и скажем, что она идиотка, и заставим её прекратить говорить эти глупости. Ты же знаешь – с тобой рядом я сильная, очень сильная, самая-самая сильная на свете.
Чертики терли глаза кулачками и, один за другим, прятались в зрачках. Женькины руки безвольно повисли вдоль тела, дыхание перехватывало, но она упорно продолжала говорить.
«Только не остановиться, – молилась она про себя, – только продолжать говорить, и всё останется как раньше. Еще всего лишь несколько минут она будет прежней. Еще несколько секунд».
– Просто мне кажется, что такие вещи нельзя говорить даже если это вдруг правда. Но к тебе же это вообще никак не относится, поэтому она просто не имела права. Знаешь, думаю, я всё же скажу ей всё, что думаю об этой дурацкой шутке. Пошла она к черту с таким юмором! Пойдем, Лёк, покажем этой идиотке, где раки… зимуют.
Последнее слово далось ей с явным трудом. Она замолчала, провожая взглядом последнего чертенка, спрятавшегося в глубине влажных Лёкиных зрачков. Тяжелая тишина с силой надавила на уши, а изнутри ей навстречу ринулся, растопыривая пальцы-палочки, стеклянный человечек.
Женя почувствовала, что её щеки стали мокрыми.
