— Спасибо.
Анна подошла к своему столу. Столько бумаг нужно подписать! Каждый раз все больше и больше. А ведь помощница должна сортировать документы и класть на ее стол только самые важные.
— Вам также звонили мама, Беата из отдела «А», Ян Рокиц и…
— Спасибо.
Анна надела очки — она не носит их постоянно, использует только для чтения. Пусть у нее всего плюс ноль пять, они придают ей важность. Она любит очки, они ограждают ее от мира, и помощница не должна отвлекать ее сейчас.
— Вы не перезвоните? Ваша мама сказала, что плохо себя чувствует…
Анна сняла очки. Если она начнет звонить по телефону, кто будет работать? Помощница, конечно, хочет как лучше, но Анна должна держать дистанцию.
— А кто в наше время себя хорошо чувствует? У моей матери рассеянный склероз, но при ней постоянно находится медсестра. Многим людям хотелось бы иметь такой уход.
Анна вновь надела очки, но буквы заплясали у нее перед глазами. Какое право имеет эта женщина указывать ей, что делать? Ладно, лучше позвонить сейчас, чтобы выбросить это из головы.
— Мама! Это я. Дорогая моя, не могу с тобой говорить, — сказала Анна, стараясь говорить тихо. Она сама не раз замечала, что личный разговор во время работы можно позволить только в крайнем случае, а она, к сожалению, в кабинете не одна. — Я работаю! Не можешь этого понять? Нет, сегодня точно не приеду, у меня встреча в пять… Нормированный рабочий день был в твое время… Мама! Ты думаешь, у меня есть время спорить с тобой по телефону? Опять Марыся? Ну, дай мне ее! Только на секундочку! — Анну охватило раздражение. Почему никто не понимает, что она работает? — Что случилось, пани Марыся? Если мама хочет, то почему бы и нет? Хорошо, хорошо. Ну, оставьте ее ненадолго одну, ничего не случится. И купите, пожалуйста… Нет, сладкого не надо. У мамы повышенный сахар! Что значит, она хочет? Ладно, дайте ей один, чтобы она успокоилась. Один не повредит. Нет, не диабет, повышенный сахар. Хорошо. Дайте мне ее на секунду. Мама? Ты звонишь мне по такому поводу? Марыся даст тебе мармелад. Не ешь больше двух, в крайнем случае трех. Помни, что у тебя повышенный сахар в крови. Я знаю. Хорошо, подумаю о ком-нибудь другом… Подумаю, обещаю… Я, правда, стараюсь помогать людям, а ты…
Она положила трубку. Что за черт! Она всегда ненавидела, когда с ней разговаривали, как с ребенком! К тому же у этого идиотского разговора был свидетель. Анна написала несколько слов на бумаге и передала листок помощнице:
— Вы могли бы проверить эти данные? Прошу вас подготовить это до двух.
Помощница кивнула. Она должна бы более выразительно отвечать. Например, сказать что-нибудь. Хотя «будет сделано» прозвучало бы казарменно. И снова телефон! Помощница ответила на звонок, затем произнесла, прикрыв трубку ладонью:
— Это пани Иоланта из отдела «В», вы будете говорить?
Анна возводит глаза к потолку, словно призывая небо в свидетели, что работать невозможно, но трубку берет:
— Йолечка! Как я рада тебя слышать! Ну да, но у меня море работы. Была, была. Знаешь, очень хороший центр, впрочем, это обучение в рамках рабочего времени, на этот раз отпуск брать не пришлось, ха-ха! Может, как-нибудь встретимся? В чем дело? Герман? У тебя? Нет, сюда пусть не приходит. Я ей позвоню. Дай мне ее телефон. — Анна записала номер на бумажке и, придерживая трубку плечом, подняла жалюзи. Такой чудесный день. — Хорошо, обязательно позвоню. Столько месяцев тянется ее дело. Надо наконец это решить. Да-да. Добрых пару тысяч в такой же ситуации, однако с тем… не помню, как его звали… Станислав, да? С ее сыном не все было так просто… Появляются новые факты. Наш эксперт проверил повторно… Хорошо. Беата? Какая Беата? А-а, Беата. — Анна улыбнулась, но взгляд остался прежним, и через мгновение между бровями появилась продольная морщинка. — Беата, ну да, конечно… Ничего удивительного, что она не смогла меня застать, меня не было две недели. И скоро я снова уезжаю. В Вену. В следующем месяце. Хорошо. Спасибо, до свидания.
— Не знаю, помните ли вы, что трижды звонил пан Ян.
Этому нет предела. Эта женщина постоянно вмешивается не в свое дело!
— Я слышала. Будьте так добры, отнесите это в отдел «Е». — Анна протянула помощнице подписанные документы.
Та поспешно взяла папку и вышла. Анна набрала номер Янека.
— Янек! Нет, не сегодня. У меня срочная встреча. Давай завтра. Мы же недавно виделись. Недавно, недавно. Перед моим отъездом. Для меня — недавно, потому что время быстро летит. Хорошо. Точно. Завтра. — Почему он не понимает, что она действительно занята? И это его предложение… — Не в «Любимой», там неприятный запах. Поедем в Вилянов. Не волнуйся, я тебя приглашаю. Конечно. Я тебя люблю.
Хорошо, это тоже решено, теперь можно заняться работой. От стука в дверь Анна вздрогнула. Если бы у нее был отдельный кабинет, она могла бы сосредоточиться на важных делах, а как в таких условиях работать? Помощница встала в дверях, словно преграждая вход. Кому, Беате?
— Начальница занята.
— Я на минуту. — Из-за спины секретарши Беата подала Анне знак, Анна не может сделать вид, что ее не заметила. Ну что ж, придется отвлечься, впрочем, уже половина четвертого, как быстро летит время!
— Беата! Присаживайся, дорогая, как у тебя дела? Как Юля? Выпьешь чаю? — Анна усадила Беату на стул у окна. Какое счастье, что здесь есть место для приема гостей! — Пани Эля, сделайте два чая, пожалуйста. Меня не было, я знаю, что ты звонила, я опять ездила учиться. Знаешь, эти постоянные повышения квалификации, голова идет кругом… — Анна развела руками, она поняла, что Беата хочет что-то сказать, но лучше ей объяснить, чтобы не возникло смешных упреков: почему не позвонила, пренебрегаешь мной и так далее. Иногда претензий предостаточно, словно люди не понимают, что она посвящает фирме большую часть своего времени и не может тратить время на ерунду.
— Рассказывай, что у тебя?
— Ну…
— А вот и чай! Сахар?
Самое главное, чтобы Беата чувствовала себя с ней так, как прежде, чтобы не заметила разницы и было так, как раньше, когда они сидели в той комнатке внизу.
— Вот. Спасибо. Ну, как дела? Я бы давно тебе позвонила, но иногда просто не понимаю, на каком свете нахожусь. Ты знаешь, во сколько я вчера пришла домой? Не угадаешь! В час ночи. Заседание правления затянулось. Ну, а…
Беата медленно поднесла чашку к губам, сделала глоток и отставила ее.
— Послушай, пани Герман…
— Я помню, помню, не далее как пару минут назад я разговаривала с Йолей, и она все мне сказала. Помню, контролирую, не волнуйся. Может, как-нибудь в следующем месяце встретимся? Не здесь, потому что…
Тут как по заказу зазвонил телефон. Помощница взяла трубку и выжидательно посмотрела на Анну. Вот какой у нее рабочий день. Анна бросила виноватый взгляд на Беату, но та все поняла, встала и направилась к двери.
— Сама видишь, — объяснила Анна. — Ни секунды покоя, но мы в любом случае должны встретиться, обязательно… — И сказала в трубку: — Одну секунду, пожалуйста… — А затем, снова обращаясь к Беате, многозначительно прошептала: — Прости, это Секретарь.
Беата окинула взглядом кабинет. В дверях она остановилась: у нее слегка сутулые плечи — пара часов на тренажере под присмотром инструктора наверняка исправили бы положение. Она снова попыталась что-то сказать, но Анна с гримаской показала на трубку, словно это все объясняло.
— Обещаю, в ближайшее время увидимся, за песто! О'кей? — Она отвернулась к окну, и за Беатой закрылась дверь. — Да. Простите, я вас слушаю.
Анна плохо себя чувствовала. Каждое утро она преодолевала два лестничных пролета вниз, восемь этажей, двадцать девять ступеней на восемь этажей — это двести тридцать две ступени, и еще десять на первом этаже до выхода из широкого подъезда здания.
Она поднималась на восьмой этаж каждый день утром и после обеда, а если куда-то уезжала вечером, то этих ступеней становилось в два раза больше — двести тридцать две, плюс десять до выхода, умножить на два — четыреста шестьдесят четыре, а бывали дни, когда ступенек набиралось до тысячи.
Это мучительно, раньше она спокойно ездила на лифте вниз и вверх, но уже пару месяцев не может.
Янек смеялся над ней. Но он не боялся лифтов, не боялся входить в маленькую, тесную кабину, в которой ничего от тебя не зависит, Янек не боялся, он просто нажимал на кнопку в этой клетке, которая в любой момент могла упасть, оторваться, улететь вниз, остаться между этажами, и никто бы не пришел на помощь. От мысли, что эта маленькая камера может остановиться между этажами, а тросы порваться, Янек не задыхался, он дышал спокойно, его сердце делало ровно шестьдесят или семьдесят ударов в минуту, а ее мгновенно разделялось на два или три сердца, которые бешено стучали в унисон, создавая общий бешеный ритм, и тогда ее легкие переставали нормально работать, а в глазах темнело.
Этот страх она подавляла до тех пор, пока не приходила на работу.
