Шер заковылял к подъезду.
— Шер, ко мне, — позвала Настя.
Боксер остановился, повел ухом, задней правой почесал живот и улегся у двери.
— Ладно, — Настя вздохнула, — я заведу тебя домой.
Она подошла к собаке и погладила по голове. Шер рассерженно зарычал. Потом немного подумал и цапнул Настю за руку.
— Ты что это? С ума сошел? Домой, я сказала, домой, — Настя попыталась взять собаку на руки. Но Шер вырвался, отскочил и залаял. Это был ультиматум. С неведомыми условиями. — Хочешь жить во дворе? Я куплю тебе будку. А сейчас — домой.
Шер лег, вздохнул, положил голову на лапы и закрыл глаза. Земля вибрировала и пахла. Но это были чужие шаги, чужие птицы, чужие машины и чужие запахи. С этой минуты Шер ждал Марка.
Настя села в машину. Гастрит понимающе посмотрел на нее: «Дворняжка — она и есть дворняжка». Звякнул мобильный.
— Настя, — донесся голос Игоря Львовича, — ты где?
— В машине. Проедусь в агентство.
— Не спеши. Вопрос с Марком, кажется, улажен. Я еще перезвоню.
«Улажен так улажен», — вяло подумала Настя. Она повернула ключ. Машина ласково и мягко загудела. Нужно купить Андрею кофе.
Марка нет. Жара африканская. Эмираты — это в Африке? Вот. Завези дуру и брось. И знать никто не будет. Я похожа на детей капитана Гранта или просто на пятнадцатилетнего капитана. Плыли, плыли и приплыли. От нечего делать я иду на завтрак. Хочу свинятины до боли в желудке. Все напоминает о холестерине. Я трогаю официанта за руку и вежливо произношу:
— Пиг?
Я запомнила слово в знак протеста. Марк смеялся. Теперь — тишина. Официант отскакивает от меня, как от зачумленной. Значит, свинья для них — это как наркотик. Здорово, но опасно.
Лаура приветливо машет мне рукой:
— Ты куда вчера делась? Мы с Марком так посидели хорошо. Попели. Нас еле выставили. Хамы. На море поедешь?
— Жарко, — отвечаю я, — жарко. И без Марка…
Я ощущаю себя поэтом.
— А где он? — наконец встрепенулась Лаура.
— Не знаю. Дома не ночевал. По проституткам пошел. Тут с этим как?
— Как везде, — пожимает плечами она. Сегодня Лаура в голубом. А что — самый слонячий цвет. Мне нравится. Официант что-то гневно булькает администратору, показывает на меня пальцем.
Я — принц Унылио. Тихо поднимаюсь в номер и открываю конверт Игоря Львовича. За что же Бог меня лишил любопытства? В конверте — шестьсот долларов и номер телефона. Почему шестьсот? Не круглое у Игоря Львовича мироощущение. Но за такие деньги можно и позвонить. Хотя я позвонила бы и так. Возвращаться мне ведь тоже самолетом. Сделка есть сделка. Лаура сказала, что звонить из номера дорого. Я выхожу из отеля. Жара. Раньше я просто не знала, что такое жара. Хватит ли у арабов нефти, чтобы натянуть над страной потолок и поставить кондиционер? Зачем им солнце? Они ведь, кажется, ничего не выращивают. В тени лучше сохраняется нефть и я. Телекарта стоит десять дирхамов. Это уже мои деньги. Надо учиться считать.
Мимо проезжают машины. Плохих нет. Только хорошие. Гладенькие. Блестящие. Посреди машин стою я.
— Алло, Игорь Львович, здравствуйте.
— Это ты, Катя?
В день отлета Игорь стал со мной фамильярным. Как же это я забыла?
— Я, — подтверждаю.
— У меня к тебе дело. Я не хочу, чтобы Марк вернулся. Он — продается, Катя. Сто-двести тысяч. Разбег за счет решения проблемы. Понятно? — Его голос не похож на фанфары. Устал мужик от мыслей и предложений. Шутит.
— Маловато будет, — смеюсь я.
— Я всем предложил. Все согласились. Цена хорошая, — говорит он убедительно. Хорошая цена на оптовые закупки.
— Я согласна, — ни с того ни с сего отвечаю я. — Согласна! Я оставлю его здесь. Я подложу в чемодан наркотики и стукну на таможне. (На каком языке, интересно, я стукну?)
— Меня не интересуют подробности, — сухо говорит Игорь Львович и не вешает трубку. Ждет.
— Что еще? — спрашиваю я. — Что еще?
— Я рад, — он делает длиннющую паузу стоимостью в пять дирхамов. Автомат щелкает время как семечки. — Я рад, что обойдется без крови. Я, кажется, переборщил.
Меня озаряет и прибивает мыслью: «Шутки долой».
— Игорь Львович, что за глупости, — кричу я, — зачем? Вот еще. Эй…
Сегодня меня преследует тишина. Обрыв на линии. Так не бывает. Я покупаю еще одну телекарту. Он меня обогатил, он меня и разорит. Справедливость восторжествует. Да здравствует хоть кто-нибудь!
Я захожу в прохладный безалкогольный бар. Мне бы выпить сейчас. Но лень. Лень протащить ноги даже десять метров. А я, пожалуй, и в самом деле подложу ему наркотики. А что? Выхвачу у Игоря деньги и улизну. А Марк справится. Может, лучше подсыпать чего в водку? Передозировочка. Открытый шлагбаум у ворот рая. Клятву Гиппократа я не давала — болела. Марку понравится. Он сам этого хочет. Я — Чип и Дейл, пришла на помощь. Каждый видит то, что ему показывают. Марк живет урывками. Я просто чуть увеличу между ними зазор. Пришел бы он, что ли. Скучно.
Я жду сгущения сумерек в номере. Когда-нибудь наступит ужин. Водка сделала свое черное дело. Я — плыву. В номер стучат. Я знаю — Лаура. Беспокоится, чтобы я не проспала. У меня нет часов. Но скоро будут. Скоро у меня будет все. Не надо крови, обойдемся соплями.
— Марка все еще нет? — она укладывает телеса в кресло.
— Лаура, у тебя есть дети? — я лениво потягиваюсь и слушаю звон в голове.
— Конечно, двое.
Правильно, было бы обидно, если бы у нее не было детей. У наседки они должны быть обязательно. Иначе, какой смысл?
— Марк появлялся? — она не церемонится.
Мне плевать на ее настойчивость. Но плевать не получается. А рыгать неудобно.
— Нет. Не было. Вещи на месте. Шляется, — мне не идет развязность. — А что?
— Завтра будем заявлять. Руководителю группы, мало ли что? В том заезде двое катались на водных мотоциклах. Один — умер, пока нашли, — ужас.
Я рада за Лауру. Ее жизнь делится на заезды. И на смены. А также на недели, на месяцы и годы. Она — в работе. На что же делится моя жизнь? Я злюсь. По улицам Дубаи рассыпаются мои деньги.
— А что там у нас с выборами? — нахально спрашиваю я.
— Ну, зачем ты-то напилась? Пойдем покушаем, — она нежно отрывает меня от кровати.
Она пахнет рекой. Тихой заводью. Я знаю.
— Лаура, спасибо, — шепчу я.
К вечеру Лаура переоделась в сиреневое. Тест на трезвость — сиреневенький. В мыслях могу. Языком не ворочаю. Готова.
Я ужинаю. Я ем, сплю и пью. Пью — это отдельно. Ночь быстро накрывает город. Мысли расползаются в никуда. Я слышу шорохи. И снова чувствую истому. Надо было сидеть дома. Кто знал. Ноги не донесут меня до портье. Я вдыхаю запах Марка от подушки. Степь. Да степь. Кругом. Песня и танец живота.
