— Что же вы здесь стоите? Проходите, — сказала она Петру и обратилась к пухленькой девушке: — Танечка, ты можешь идти, спасибо.
— Ага, — кивнула та, все еще не отрывая глаз от Калачникова. — А завтра я нужна?
— Да, — подтвердила Марина, — приезжай как обычно.
— Хорошо…
Девушка взяла в прихожей свою сумку и, щелкнув замком, вышла на лестничную площадку. Последнее, что было видно в проеме закрывавшейся двери, — ее кокетливый взгляд, направленный на Калачникова.
— Поздравляю, вы явно понравились няне моего сына, — подколола Петра Марина и еще раз жестом пригласила его в гостиную: — Да проходите же. Только, пожалуйста, не шумите, а то разбудите Илью.
Теперь все прояснилось: у Волкогоновой был сын и звали его Ильей. Собственно говоря, Петр мог догадаться об этом и раньше, из отдельных заявлений Марины: то она не могла вырваться вечером, то ей надо было срочно ехать домой.
— Может, у вас имеется еще и муж? — пряча смущение за развязными интонациями, спросил Калачников, проходя в соседнюю комнату.
Гостиная была обставлена добротной, но старой мебелью в стиле советского ар деко — кожаные диван и два кресла, мощный стол с коренастыми стульями, сервант с набором цветных хрустальных бокалов и рюмок. В другом помещении все это выглядело бы несуразно, однако для квартиры в «сталинке» подходило идеально. Калачников сразу вспомнил рассказ Волкогоновой о своем дедушке-профессоре, от которого ей и досталась квартира. Впрочем, кое-где виднелись и симпатичные антикварные штучки — трюмо, люстра, напольные часы с маятником, но вряд ли их покупали специально, для создания определенного антуража, скорее всего они были оставлены в наследство прежними поколениями этой семьи. И уж во всяком случае, эти старинные вещи не могла приобрести сама Марина, с ее доходами это было невозможно.
— Мужа у меня нет… и не было, — легко ответила Волкогонова: чувствовалось, эта тема ее не волнует. — Мой сын — плод бурной, но короткой студенческой любви.
— Студент сбежал от вас?
— Нет, я сама от него избавилась, — сказала она и без паузы спросила: — Хотите чаю?
— Было бы неплохо…
Хозяйка квартиры опять вышла из гостиной. Пока она отсутствовала, Калачников думал о том, что надо обладать завидной целеустремленностью, чтобы родить ребенка в студенческие годы и не бросить институт, а потом, воспитывая мальчишку одной, взяться за диссертацию. Но и без знания таких подробностей личной жизни Волкогоновой Петр уже успел убедиться, что упрямства ей не занимать.
Появилась Марина с пузатым фарфоровым чайником в руках, на боку которого болтались две ярко-желтые этикетки от заварных пакетиков. Она достала из серванта вазочку с конфетами и чашки, но пока не стала их наполнять, давая возможность чаю как следует настояться. Так как Калачников устроился на диване, она села сбоку от него в кресло.
— Сколько вашему сыну лет? — поинтересовался Петр.
— Пять.
— Илья — это в честь кого-то?
— В честь деда.
— А ваши родители вам помогают?
— Они умерли… Давно… — без особых эмоций ответила Волкогонова.
Но Калачников все же нахмурился, выдержал приличествующую паузу и задал очередной вопрос:
— Няня обходится дорого?
— Не дешево. Впрочем, все относительно. Теперь, когда вы меня наняли, я могу себе это позволить.
— Хотите, я прибавлю вам зарплату?
— С чего это?! — не удержалась от улыбки Марина. — Вы сегодня вообще какой-то странный… ну, не такой, как обычно. Вначале попытались оградить меня от вашего продюсера, теперь предлагаете деньги.
— Мне было бы очень жаль, если бы вы попали в сети этого мерзавца, — поморщившись, заметил Калачников. — Ничего, кроме гадостей другим людям, Дурманов делать не умеет, его лучше сторониться. И вообще мне вдруг захотелось избавить вас от многих жизненных невзгод.
Признание было довольно откровенным, и, чтобы замять возникшую неловкость, Волкогонова поднялась и потянулась за чайником, но Петр перехватил ее руку и притянул к себе. Она упиралась совсем не сильно и совсем не долго — секунды три, а потом покорно опустилась рядом с Калачниковым. И так же покорно она восприняла то, что он начал ее раздевать, целуя в губы, в шею, потом в грудь, в живот.
Тело у Волкогоновой оказалось таким, каким его и представлял Калачников: смуглым, худым, мускулистым, но, к счастью, не костлявым. Казалось, в нем нет ни капли жира, и было просто удивительно, откуда могли взяться эти две большие, нежные округлости спереди?! Марина на секунду привстала с дивана, чтобы перебросить на кресло их одежду, и Петр увидел над ее не менее нежными ягодицами две кокетливые ямочки, словно на щеках, отчего он так воспылал страстью, что почти сразу кончил и стыдливо улизнул в ванную. Но когда он вернулся, инициативу перехватила Марина.
Она буквально потащила его за руку в спальню. Здесь стояли большая дубовая кровать, массивный платяной шкаф и внушительных размеров прикроватные тумбочки — тоже, очевидно, наследие деда. Сорвав покрывало, Марина опрокинула Калачникова на кровать и взгромоздилась сверху.
С закрытыми глазами она исступленно скакала на Петре, раз за разом доводя себя до оргазма. Потом он лежал на ней, чувствуя, как ее короткие, но острые ноготки — а какие еще могли быть у докторши — раздирают ему спину, как ее сильные ноги сжимают его туловище и даже обвиваются вокруг шеи. Он складывал ее чуть ли не вдвое, но ей от этого, кажется, было только приятно.
Этот яростный секс продолжался очень долго — может, час, может, полтора, а может, и два. От многократной смены поз простыня скомкалась, одеяло давно валялось на полу. Петр уже сбился со счета, сколько оргазмов испытала его партнерша. Но вот когда Марина опять оказалась наверху, ее таз задвигался еще быстрее, еще исступленнее, и сам Калачников, уже вроде бы измочаленный вконец, тоже задергался, запрыгал, стараясь уловить заданный ему ритм. Они работали, как хорошо отлаженная машина, понимая друг друга на каком-то подсознательном уровне, и их тела одновременно испытали что-то похожее на средних размеров термоядерный взрыв. При этом Марина издала пронзительный крик, замерла и откинулась назад, чуть не сломав Калачникову член. А поняв, что Петру больно, буквально упала на него.
Они долго лежали, обессиленные, вымотанные, мокрые от пота, слизывая с губ соленую влагу. Наконец Марина сползла с Калачникова, перевернулась на спину, раскинула руки и ноги и словно отключилась. Они молчали несколько минут, и Петр даже подумал, что она задремала.
— Ты спишь? — спросил он.
— Нет, — ответила она и добавила: — Тебе пора.
