— Арман ходил в башенку в ту ночь.
— Когда? — Конор прямо-таки выстрелил в меня этим вопросом.
— Это было… после.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Я видела его там и раньше. В тот последний раз, когда они здесь были. Он тогда очень тихо поднимался по лестнице. Пробыл наверху некоторое время, я его не видела, а потом он снова спустился.
Он нахмурился и не отрывал взгляда от моего лица.
— Думаю, что он шпионил за вами и Лаурой, — сказала я.
Кровь бросилась ему в лицо. Он поспешил спросить:
— Вы говорили об этом кому-нибудь? Марии?
Я отрицательно покачала головой.
Он взял мои руки в свои:
— Держите это в тайне. Обещаете?
— Конечно, но…
— Это очень важно. Для вашей же безопасности… и многих других тоже, — добавил он и ушел.
Через неделю полиция выдала тело мадемуазель Софи Конору и Эгану. Исследование показало, что смерть наступила из-за перелома шеи в результате падения из окна, а возможно, из-за удара. Похороны состоялись при церкви в Белане. Кроме Конора, Эгана, Марии и меня, Камиллы и Берты, нашлось не много людей, которые помнили Софи и сочли необходимым присутствовать на церковной службе. Только мы шестеро составляли траурную процессию, направляясь на кладбище.
Когда мы приехали обратно, то первые гости уже прибыли и Жанна, девушка, нанятая в помощь Камилле, показывала им комнаты. Это было как доброе предзнаменование, обозначающее начало нового периода для «Фермы».
Может быть, дело было только в том, что шел август, начало отпускного сезона для большей части Франции, когда заполнены даже такие второстепенные дороги, как та, что шла через Белан-ле-От; но так или иначе, по меньшей мере половина комнат в «Ферме» всегда были заняты.
Смерть мадемуазель Софи, казалось, сняла черную вуаль с отеля. Теперь здесь весело порхали Камилла и Жанна в своих белых фартуках, расстилая скатерти и расставляя цветы. Конор оборудовал еще несколько ванных. Он пригласил себе в помощь человека из Белана, и все было подготовлено к тому, чтобы начать выкладывать плиткой пол.
Но хотя черная завеса, казалось, приподнялась над «Фермой», ни один из нас не освободился от нее. Эган, самый беспечный из всех нас, часто выглядел озабоченным, и то нежное выражение в его глазах, которое так очаровало меня, появлялось все реже и реже. Мария была больше всех обеспокоена этой переменой, происшедшей с ним после смерти Софи. Конор мог, по крайней мере, занять себя работой, укладывая трубы и сооружая приспособления для ванных комнат, — это помогало ему забыться. А когда Лаура прибыла к нам со своим еженедельным визитом, мне показалось, что и она переменилась: стала вести себя тише и меньше работала на публику.
Я знала, что это не просто мои домыслы. Как могла смерть не повлиять на всех нас? Я все чаще делала перерывы в занятиях рисованием и не могла забыть эти седые жидкие волосы, разметавшиеся по булыжнику. Может быть, мешала какая-то неопределенность: мы ведь не знали, почему и как она умерла; а может быть, это было неосознанное чувство вины за чью-то разбитую жизнь.
Как-то утром Конор остановил меня, когда я собиралась уйти на целый день.
— Мне надо поехать в Ниццу выбрать плитку для ванных комнат, — сказал он. — Я подумал, что вы хорошо разбираетесь в таких вещах. Вы бы мне очень помогли, если бы поехали со мной.
Я согласилась отправиться с ним.
Это был еще один в цепочке чудесных дней. Дорога вилась по откосам гор, то опускаясь, то поднимаясь, и, когда показалось, что горам не будет конца, перед нами вдруг раскинулось Средиземное море — как голубой мираж, оно плыло в жаркой дымке. У меня невольно вырвался возглас восхищения и удивления, и Конор съехал на обочину, чтобы я могла полюбоваться этой картиной подольше.
До этого момента мы разговаривали мало, но нисколько не тяготились молчанием. Зачастую молчание между людьми, которые мало знакомы, как Конор и я, порождает напряженность, и я обычно лихорадочно ищу, чем бы заполнить эту пустоту. А сегодня ни я, ни он, очевидно, не нуждались в этом. Мы мирно сидели рядышком и смотрели на море.
— Я так доволен, что мы вырвались оттуда, — начал он. — Я временами чувствую себя там словно в клетке. В какую сторону ни сунусь, всюду натыкаюсь на железные прутья.
— Как жаль, что тамошняя жизнь вам не в радость, — ответила я. — «Ферма» может быть так красива! Тем более теперь, когда она возрождается из руин и приобретает новый облик.
— Благодаря вам.
— О нет! Я только скольжу по поверхности. Это все ваша работа.
— Я не боюсь любой работы, но есть еще много разных вещей…
Я была уверена, что он имел в виду свои отношения с Лаурой, полные неопределенности, но не могла же я обсуждать с ним Лауру! А ведь был еще и Эган.
— Вы чувствуете себя слишком виноватым перед Эганом, — сказала я. — Но люди, подобные Эгану, обычно неплохо устраиваются в жизни.
— Вы действительно так думаете?
Я кивнула:
— Вы же сами рассказали мне о вашем отчиме. У него не было денег, когда он женился на вашей матери, но они были, говорят, очень счастливы.
— Отчим был совсем такой же, как Эган, — согласился он. — Море обаяния.
— Вы все обвиняете себя, что плохо на него влияете, но он ведь вырос в доме у отчима — в доме, где мужчина не ощущал никакого дискомфорта, живя беззаботно за счет женщины.
Он внимательно слушал, но, наверное, я напоминала ему благонамеренную школьную учительницу. А потом улыбнулся мне, что случалось не так уж часто.
— Вы так поддерживаете «Ферму», что я подумал: уж не пытаетесь ли вы таким образом поддержать меня?
— Я очень хотела бы.
Он посмотрел на меня долгим внимательным взглядом. Мне показалось, что он собирается поцеловать меня, и в горле у меня перехватило. Но он снова твердо сжал губы, отвернулся и запустил мотор.
— Лучше поедем.
Я почувствовала себя обманутой. Это все Лаура, сказала я себе, глядя в боковое окно, чтобы скрыть выражение своего лица; мне стало ясно: он не такой человек, которому легко пойти на обман.
И вот перед нами открылась Ницца, сверкающая белой штукатуркой под солнцем, с непривычными звуками уличного движения, пахнущая горячей смолой, бензином и соленой водой. Мы свернули в узкие улочки старого города, и я с удовольствием почувствовала себя снова во Франции. Мы оставили машину напротив фабрики, выпускавшей плитку, и вошли внутрь.
Мы очень быстро отобрали образцы. Конор склонялся к темно-красной плитке, которой уже были покрыты полы спален на «Ферме». Но мне понравилась итальянская плитка с цветами. Конор немедленно согласился.