на все, что угодно.
— Вот и подумай об Илюшке. Обо мне — не надо. Забудь! — резко разворачиваюсь, бросаясь через дорогу. Там как раз подъезжает автобус, заскочу в него и уеду, все равно, куда. Главное, подальше от Арбенина. Выдохну, успокоюсь, а там придумаю, как быть.
Дальше все происходит, как будто в кино. В плохом кино. Ненавижу такие сцены, когда что-то случается быстрее, чем ты успеваешь это осознать. И исправить. Вот только в кино ты хотя бы понимаешь, что все не по-настоящему…
Слышу пронзительный визг тормозов и застываю, глядя на стремительно приближающуюся машину. Егор выкрикивает мое имя, резко, хрипло, толкает с такой силой, что сбивает с ног. А сам…
Ненавижу больницы! С тех пор, как несколько недель проторчала в них вместе с Настей, у меня, кажется, выработалось отвращение к этим заведениям. К стойкому запаху лекарств в голых белых коридорах, к разлитой в воздухе тревоге. А сейчас, когда уже больше двух часов торчу у входа в отделение, и вовсе сдают нервы.
Нет, я не забыла обо всем, что случилось. Ни про рассказ Арбенина-старшего, ни про признание Егора, ни про нашу с ним ссору. Но как бы сильно не злилась на него, все равно не желала, чтобы случилось что-то подобное. Пусть он трижды негодяй, и то, что было между нами, никогда не повторится, сейчас мне страшно. Так же сильно, как когда я сидела у кровати умирающей сестры и понимала, что могу потерять единственного родного человека.
Егор не был моим. И не будет. Но пусть живет, такой как есть, со всеми его ошибками и грехами. Только пусть живет!
— Девушка, есть какие-то новости? — в очередной раз не выдерживаю, бросаясь к посту дежурной медсестры. Эта неизвестность сводит с ума. Если бы все было хорошо, разве стали бы врачи молчать так долго?
— Ожидайте, — слышу в ответ сочувственное. — Как только будет какая-то информация, вам обязательно сообщат.
Пытаюсь дышать глубже, чтобы окончательно не впасть в истерику. Зачем я вообще поехала в этот ресторан? Зачем ввязалась в разборки? Все можно было решить дома, и Егор был бы цел. А сейчас неизвестно, чем это закончится.
— Может, вам воды? Или хотите, успокоительного дам?
Мотаю головой, отходя от поста. Снова меряю шагами больничный коридор, проклиная себя за безрассудство. С ним бы ничего не случилось, если бы я не устроила сцену прямо на улице. Рванула на дорогу и почти угодила под машину. Если бы не он, сейчас я находилась бы за этими мрачными дверями.
Вытаскиваю телефон, впиваясь взглядом в темный экран. Ничего. Ни сообщения, ни звонка. Не то чтобы мечтала увидеть здесь старшего Арбенина, но его ледяное спокойствие только добавляет мне паники. Известие о трагедии с сыном он воспринял… слишком ровно. Будто не о родном человеке речь шла, жизнь которого внезапно оказалась в опасности, а о банальной сделке, которую и провалить не жалко.
Чего-то я определенно не понимаю. В голове не укладывается, как отец может быть настолько равнодушен к судьбе своего ребенка. Только попросил держать его в курсе. Не приехал, не перезвонил ни разу за эти часы. Невероятно!
Двери в отделение наконец-то открываются, и, увидев высокого мужчину в строгом медицинском костюме, я бросаюсь к нему.
— Доктор, пожалуйста! — на глаза наворачиваются слезы. — Скажите, как дела.
— Вы по поводу Арбенина? — по его непроницаемому лицу ничего не понять. Киваю, с трудом сдерживаясь, чтобы не вцепиться ему в локоть. Как будто это может ускорить получение информации…
— Вы ему кто? — уточняет врач.
— Я… — у меня слабеют колени.
В самом деле, кто я Егору? Влюбленная дурочка, случайно повстречавшаяся на пути. Гувернантка младшего брата. До такой степени никто, что хуже и представить нельзя…
Доктор ждет ответа, а я, несмотря на кипящее внутри смятение, внезапно понимаю: если скажу правду, меня тут же выпроводят отсюда. И никакой информации точно не дадут. Потому что не положено о состоянии пациентов рассказывать первым встречным. Ни влюбленным, ни нянькам — не положено. А значит, у меня просто нет другого выхода.
— Я жена.
Получается неубедительно. Жалобно и пискляво, доктор не может не заметить, как я дрожу, пугаясь собственной лжи. Ведь все наверняка написано на лице.
Но сомнений в моих словах почему-то не высказывает. Лишь кивает.
— Давайте присядем, — первым направляется к кушетке. — И не волнуйтесь так, все с вашим мужем будет хорошо.
Легко сказать «не волнуйтесь». У меня разве что зубы не стучат от страха.
— Вас так долго не было… Уже не знала, что и думать.
На его губах впервые появляется легкая улыбка.
— Ваш супруг — не единственный пациент в отделении, сегодня много поступлений. И с ним мы должны были убедиться, все проверить. Да расслабьтесь же, а то и вам придется помощь оказывать! — его улыбка становится шире. — Я же сказал: все хорошо. Небольшое сотрясение, но все кости целы. Внутренних повреждений мы тоже не обнаружили. Можно сказать, ему повезло, в рубашке родился.
С моих губ срывается вздох облегчения. Роняю лицо в ладони и, уже не в силах справиться с эмоциями, плачу. Всхлипываю и трясусь, теперь уже от радости.
— Ну-ну, успокойтесь, — доктор ободряюще сжимает мое плечо. — Повода плакать в самом деле нет. Принести вам воды?
Я распрямляюсь, снова качая головой.
— Нет. Спасибо вам…
— Это наша работа. Поезжайте домой и отдохните как следует, а завтра утром сможете его навестить.
— А сейчас? — ждать до завтра у меня просто нет сил.
— Нет, — ответ более чем категоричен, так что я даже не решаюсь спорить. — Сейчас он отдыхает, проспит как минимум до утра, поэтому вам нечего больше здесь делать. Да и самой нужно восстановить силы.
Ничего не остается, кроме как согласиться.
Выхожу на улицу, жадно глотая пересохшими губами прохладную ночную свежесть. Только теперь понимаю, как дико устала: едва на ногах стою. Надо вызвать такси и возвращаться в дом Арбениным. Надо как-то пережить встречу с отцом Егора. Не показать, как меня коробит от его отношения к сыну. И что-то сделать с собственными чувствами, потому что теперь я нахожусь еще в большем раздрае. Понятия не имею, как вести себя дальше.
* * *
Приехать в больницу с утра у меня не получается. Арбенин попросту не отпускает.
— У вас есть четкое расписание, вот и следуйте ему. Не хочу, чтобы у Ильи были перед глазами дурные примеры. Он с детства должен усвоить, что нарушать установленные правила недопустимо.
Молчу, понимая, что спорить бесполезно. Разумеется,
